Христиане в оранжерее не рождаются — прот. Павел Великанов

Протоиерей Павел Великанов, настоятель храма св. Параскевы Пятницы в Сергиевом Посаде отвечает на сложные вопросы о жизни, смерти, и смысле.

Смысл смерти

— Отец Павел, что вообще такое смерть? Вот был с тобой только что человек, смотришь на фотографии, на видеозаписи – и он такой живой, родной, близкий – как так может случиться, что его не стало? Невозможно поверить в то, что его вообще нет. Но ведь его с нами в этом мире именно что совсем нет. А что оно там происходит –кто же на 100% знает…

— Здесь пролегает граница между верой и неверием, между открытостью к Богу и мнимой самодостаточностью. Религиозная вера, а христианская особенно, по сути есть выход из тупика смерти.

«Если Христос не воскрес, тщетна вера наша», – говорит апостол Павел. Если все наши «активы» здесь, в этом материальном мире – мы уже банкроты: смерть обнулит наши счета, какими бы огромными или же ничтожными они ни были. Поэтому смерть – это определенный «момент истины» жизни, то, что утверждает её значимость и ценность – как бы парадоксально это ни звучало.

«Блажен путь, в оньже днесь идеши душе, яко уготовися тебе место упокоения» – или же, напротив: «Смерть грешника люта». Правильно сказать, что смерть – это венец всей жизни. Именно поэтому мы на каждом богослужении неоднократно просим о мирной кончине нашего жития, непостыдной, безболезненной, и добром ответе на Страшном Суде Христовом.

При этом в христианстве нет никакого «культа смерти», как это встречается в различных субкультурах и сектах. Нет никакой «романтизации» смерти: она глубоко противоестественна для человеческой природы, это всегда боль, плач, горе человеческое – но снова и снова побеждаемое Христом в Его Церкви. Как и роды: этот процесс никогда не бывает приятным и комфортным, но результат его несопоставим со страданиями и болью: новый человек родился в мир!

Это ощущение рождения умирающего в новую жизнь прекрасно выразил Б.Пастернак:

«…Кончаясь в больничной постели, Я чувствую рук Твоих жар: Ты держишь меня как изделие, И прячешь, как перстень, в футляр».

Смерть – это действительно таинство перехода, таинство рождения в вечность. Немного в нашей жизни моментов, когда любым человеком, вне зависимости от его мировоззрения, веры, праведности, ощущается явным образом прикосновение вечности, выход за пределы видимого. И, думаю, умиранию и смерти здесь принадлежит первое место. Особенно остро это ощущается близкими людьми: когда приходит очевидное понимание, что близкого человека в этом теле уже больше нет – и в то же самое время он жив, он есть, в определенном смысле он стал гораздо ближе к своим родным, нежели чем когда жил в теле. Предкопочитание, в той или иной мере присущее практически всем религиозным культурам, отражает очевидную истину: близкие уходят от нас, из нашего мира – но никуда не исчезают.

Насчет «кто знает на 100% что там происходит» – а разве в этом мире мы многое знаем на 100%? В собственной душе разобраться не можем, сами с собой – что там говорить обо всём другом?

Однако нас это неведение нисколько не смущает: опыт жизни расставляет всё на свои места, и мы постоянно учимся преодолевать эту неполноту знания различными способами – где интуицией, где верой в удачу, а где и просто переступать, не задумываясь. Религиозная же вера делает человека более чутким, более восприимчивым к проявлениям духовного мира – и именно здесь, в этих Небесных свидетельствах мы черпаем надежду на блаженную участь наших усопших.

– А как вообще жить, если есть смерть? Как можно радоваться жизни, как можно жить ее радостно, если завтра самых любимых и дорогих людей в один момент может не стать? Родится ребенок, а у него некурабельное генетическое заболевание. Или под машину попадет. Или выйдешь замуж, а у мужа онкология случится. Вот зачем все это, зачем нам привязываться и любить, если в минуту можно потерять все? Может быть лучше: «Если у вас нету тети, то вам ее не потерять»?

– Потому-то и есть смысл жить, что есть смерть, которая расставит в свое время всё на свои места: шелуха отпадёт, а вызревший плод проявится.

Но этот плод, прежде всего, развивается в наших отношениях друг с другом, которые имеют выход за пределы временной жизни. Более того: согласно Евангелию, именно эти отношения и определяют отношение Бога к нам самим. Он смотрит на нас глазами наших близких.

Конечно, надо учиться пробираться, порой, буквально продираться сквозь то внешнее, что зачастую определяет наши взгляды. У Ивана Ильина есть замечательное эссе «Красивая женщина», где он очень тонко показал, насколько физическая красота может быть источником страданий и причиной непонимания для самого носителя этой, казалось бы, привилегии. Если за время нашего знакомства мы так и остались на поверхности, не поняв, не почувствовав, не полюбив саму душу этого человека – оставшись привязанными исключительно к тому, в чем эта душа жила – то, конечно, смерть будет восприниматься как трагедия, невосполнимая утрата дорогого. Но разве ошибался Господь, говоря: «Душа не больше ли тела?»

Мы живем в мире со сдвинутой системой координат, причем в самых базовых понятиях. Смерть – прекрасное лекарство, которое всякий раз проводит «ревизию» этой системы наших ценностей и приоритетов.

«Помни последняя твоя, и во веки не согрешишь!»

И в этом – вовсе не отрицание или же умаление жизни как таковой, напротив, повышение планки её ценности, значимости, а значит, и ответственности. Я вспоминаю К.С. Льюиса, который уже будучи немолодым, взял себе в жены больную онкологией. «Настигнутый радостью» – это его автобиография, где время супружества, которое, казалось бы, должно было быть омрачено самим фактом неизлечимой болезни, оказалось именно временем радости и торжества любви, побеждающей смерть.

И привязываться, и любить надо именно потому, что со смертью эти отношения никуда не исчезнут. Да, они станут другими. Возможно – совсем не такими, какими представлялись в мечтах до того . Но то, что происходит в душе любящего, открывающего себя для другого, отдающего себя другому, принимающего другого как он есть – идет вместе с нами в вечность, и смерть здесь – не помеха, а фильтр, разделяющий значимое от второстепенного и наносного.

– Почему вообще так много уходит лучших, любимых и молодых. Детей и молодежи, которые ничего еще не успели? Вот чем было бы плохо, если бы наши умершие жили бы рядом с нами, работали бы во славу Господа, рожали детей, делали мир лучше? Почему Господь их забирает? Можно ли вообще говорить о том, что смерть может быть во благо и что «Господь забрал» – ведь Бог не творил смерти, ведь смерть противоестественна? Можно ли вообще принять смерть и согласится с нею?

– Конечно, эта жалость самих себя, жалость тех, кто остался здесь, вполне понятна и естественна.

Есть один замечательный аграф – надпись на одном мосту где-то в Индии: «Мир сей – мост: проходи по нему и не строй себе дома ». И каким бы бесконечным, уходящим далеко за горизонт, этот мост нашей жизни ни казался, не стоит на нем устраивать хоромы и думать, что вот она, настоящая жизнь, именно здесь, сейчас достроим – и как заживём! Не захочешь идти сам – тогда понесут. И снесут все твои постройки, всё то, чем ты пытался зацепиться здесь на века.

«Не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем».

«Наше жительство на небесех есть!»

И это ощущение зыбкости, ненадёжности, неверности этого скоропреходящего мира всегда отличало ранних христиан; в их вопросе о времени наступления Царства Небесного мне видится такое же нетерпение, как у пассажиров, въезжающих в давно желанный город, например, Париж или Рим – и вдруг поезд замедляет ход, и почти останавливается. Но все их мысли – там, у заветной цели – их совершенно не волнует, подали горячий чай или же остывший, где лежат чемоданы, и насколько чисто в вагоне. Через какое-то мгновение всё это уйдет и забудется – и вот, они бегут к проводнику выяснить, что случилось и когда же наконец поезд прибудет на станцию.

К чему это я говорю? Об усопших – тех, кто умер в мире с близкими и Церковью, в вере и надежде воскресения, донеся свой жизненный крест до конца, – можно только порадоваться: они-то теперь у цели, а мы всё стоим в этой жизненной пробке. И нет большой разницы в том, когда Господь призывает: ведь Он действует исключительно по Своей неизреченной, непонятной нам любви – и если кто-то уходит с нашей точки зрения «не вовремя», «рано», «не пожив» – здесь больше саможаления, нежели настоящей заботы о благе ближних.

– Для многих людей потеря, трагедия, скорбь – это путь в храм к Богу. А для многих – испытание веры. Как писал священник Георгий Чистяков – хорошо быть верующим, когда ты идешь летним днем по полю, колокола звонят к обедне, в небесах облака и солнце и все в жизни хорошо и по заповедям. А когда ты старался-старался по заповедям, и тут вот такое испытание веры происходит. Любящий и Всеблагой Бог отнимает от нас «Друга моего и искренняго моего», оставляет нас одних, и никаких гарантий и никакого точного знания нет, а одни уже сейчас остались… Вот почему так? Где черпать надежду? Мы стоим перед закрытой дверью в тот мир, откуда никто не возвращался, конечно, хочется надеяться, но УВЕРЕННОСТЬ-то где брать? И ВЕРУ… Где взять эту первохристианскую уверенность «Она жива!» – написанное на гробах первых христиан?

– У меня есть только один ответ: эту уверенность нужно черпать в таинствах Церкви, и, естественно, прежде всего в Божественной Евхаристии. Именно это Таинство Царства стирает грань между миром живых и миром усопших, миром кающихся грешников и сияющих во славе Божией праведников.

Совершая литургию как общее делание по созиданию Тела Христова здесь и сейчас, мы – и клирики, и миряне – становимся общниками и причастниками Одного и Того же Христа – Которым-то и живут во всей полноте на небе усопшие верные.

Церковь – это постоянная динамика нисхождения Неба на землю, очищения и возведения земного, тяжеловесного, дебелого – к высотам духа и радости о Христе. Особенно в ситуации с уходом наших близких очень хорошо осознается, что причащение – это не «удовлетворение индивидуальной духовной потребности», эдакая «вершина духовного эгоизма», а нечто гораздо большее: созидание единства во Христе и живых, и усопших.

Поминая их на Божественной Евхаристии, мы заручаемся их предстательством и ощущаем их реальную близость и помощь: не потому, что иначе они будут глухи к нашим просьбам, а просто потому, что таким образом выстраивается единственно правильная гармония отношений между людьми – в Боге и через Христа. Только тогда становится понятным, как и почему можно молиться усопшим, почему в этом нет греха: ведь в Церкви несвятых нет по определению.

Церковь есть собрание святых, тех, в ком живёт и действует благодать Святого Духа. Канонизируются же «образцовые» святые, явным образом прославленные Богом, – но их число несоизмеримо меньше «просто святых». Молитва же восстанавливает прерванное смертью общение между близкими, и оно приобретает совершенно новое измерение. Это вовсе не горестный плач – зачем и на кого нас оставили? – а радость и благодарение Богу за то, что теперь Там – один из наших.

– Какая она – смерть праведника?

– Сложный вопрос. Конечно, есть огромное количество свидетельств того, что многие святые и праведники знали день и даже время своего ухода, иногда задолго, когда еще, казалось бы, ничего не предвещало близости смерти. Но мы имеем рядом с такими случаями и факты мученической кончины, когда вопрос жизни и смерти решался неожиданно, буквально за минуты. Вполне понятно, что нам хочется иметь какие-то ощутимые «гарантии» того, что наши усопшие – праведники и они в Царстве Небесном.

Но здесь хотелось бы предостеречь от попытки подменить суд Божий рассуждениями человеческими. Ведь даже когда человек умирает в сильных страданиях или же внезапно – всё равно за этим последним испытанием стоит только любовь Божия, а вовсе не какое-то «злорадство» или «месть». И этими последними – но, быть может, невыносимо горькими каплями Господь неисповедимыми судьбами врачует душу уходящего – как бы больно ни было нам это наблюдать.

Удивительная тайна Церкви в том, что здесь, на земле, нашими грешными руками мы каким-то таинственным образом простираемся туда, в мир невидимый, и реально облегчаем состояние уходящих. Это совершенно особый опыт церковного сопровождения уходящих, очень важный и назидательный не только для усопшего, но и для всех, кто находился рядом.

Многие люди на Церковь смотрят свысока, как бы говоря – «да что она может мне предложить?» И совершенно по-иному воспринимается Церковь у одра умирающего, особенно когда этот человек был действительно церковным, регулярно ходил на богослужения, участвовал в таинствах, жил Церковью. Такого человека земная Церковь буквально на руках вносит в Царство Небесное, и это свидетельство не наше, но приходящее оттуда, из иного мира.

– Атеисты и верующие по-разному воспринимают смерть близких? Чаще говорят, что верующим проще, ведь они верят в воскресение. А атеисты прощаются навсегда. А мне кажется, что все, кроме абсолютных атеистов, надеются на встречу, для всех ТОТ мир одинаково закрыт.

– «Абсолютный атеист» – чисто теоретическая конструкция, иногда удобная для тех или иных апологетических построений. В реальности перед лицом смерти у каждого человека происходит сильный сдвиг в сознании. Опыт смерти невозможно игнорировать – но если у верующего он становится еще одной «опорной точкой» в исправлении мировоззрения и укрепления веры, то в случае с далеким от веры и Церкви человеком происходит смущение, кризис, приходит острое ощущение какой-то глубокой неправды в происходящем.

Но на самом-то деле эта неправда не в самом факте смерти, а в полной неготовности, неспособности самого человека это событие жизни правильно принять.

Смерть близких – это всегда мощный удар кувалдой по столь драгоценному, долго и тщательно собираемому зданию «земного счастья», которое чаще всего и занимает место Бога в жизни неверующих людей. И тогда становится понятным со всей очевидностью, что гораздо важнее – не «имение», а «бывание», сами отношения между людьми, а не их материальная составляющая. И там, где действительно была любовь, дружба, где дорожили друг другом – даже в далёком от христианства сознании появляется надежда на встречу с ушедшими, они не могут быть так просто вычеркнуты из нашей жизни.

– Христианин может ли бояться своей смерти? Вроде бы многие святые мученики ее ждали с нетерпением, а во многих патериковых сказаниях даже святые боялись умирать? И в связи с этим же вопрос – если почитать патерики, то становится очень страшно – там участь монахов была печальна, если, грубо говоря, лишнюю лепешку съел или отвлекся на молитвенном правиле. Читаешь и думаешь – мы-то вообще где будем?!!

– В моей жизни было несколько встреч с людьми, которые устали жить и ждали смерти с нетерпением. Они не разочаровались в жизни, это не было «возвращением Богу билета», просто душа устала находиться в этой тесной коробочке тела и материального бытия.

Однако я не помню ни одного случая, чтобы смерти не боялись именно как явного свидетельства Божия, явления в этом мире того, лучшего мира. Наверное, явная готовность к смерти и отсутствия страха перед ней – удел людей избранных, в которых Божественная благодать явила себя в полноте еще при жизни.

А вопрос о «лишней лепешке» – это ведь вопрос о принципиальном утверждении христианской веры: мы спасаемся не нашими делами, а верой, свидетельствуемой нашими поступками. Неужели мы не доверяем Богу в том числе и сам путь нашего спасения, и допускаем, что там, на финишной прямой, Бог вдруг нам подставит подножку в самый неподходящий момент? Нельзя, ни в коем случае нельзя воспринимать Бога как отчуждённого от нашей жизни Судью и Мздовоздаятеля. Мы веруем в Бога Спасителя, а не «коварного и подлого Мстителя».

Смерть в нашей жизни

– А можно ли вообще прожить так, чтобы большие потери миновали?

– А зачем? Предложить Христу пересмотреть Свое утверждение, что «если кто не берет креста своего и следует за Мной – тот недостоин Меня?» Тем более, что запредельных скорбей Бог – по слову Писания – не даёт?

Меня часто удивляет, что последнее время приходится сталкиваться с какой-то новой околоправославной мифологией: кто правильно православно живёт, у того всё и здесь будет благополучно, без проблем и скорбей, и там, на небесах, гарантированное местечко устроено. Да вы посмотрите на реальное описание жизни любого святого, каким бы «успешным» внешне он ни был представлен в житиях. Это всегда – страдание, борьба, преодоление и самого себя, и трагических жизненных обстоятельств, и лицемерия церковных людей, и бесовских козней.

Никакого «эскалатора» спасения в принципе не существует. Невозможно воспитать спортсмена в палате для буйных помешанных, где всё обшито мягкими материалами и ушибиться-то невозможно. Безумную, крайне вредоносную концепцию полезности комфорта мы невольно переносим и в церковную жизнь – и в итоге получаем либо полное разочарование в Церкви – «что-то в ней не работает!», либо попытку превращения Церкви в исключительно утилитарный инструмент достижения личных целей. И то, и другое – мало связано с реальной духовной жизнью и Церковью как таковой, если вообще как-то связано.

– Человек смотрит в будущее с надеждой, что завтра будет чем-то лучше. Финансово станет полегче или вот дети чуть подрастут и станут чуть более самостоятельными… А как принять то, что все хорошее в твоей жизни уже закончилось? Что не будет уже ни свадьбы, ни карьеры, не будет детей, не будет близкого человека рядом, что все это закончилось и счастья больше не будет.

– «Царство Божие внутрь вас есть!» – это единственный ответ на вопрос. Что бы ни происходило в жизни неожиданного, трагического – мы должны смотреть вперед и принимать данность как Богом данную реальность. Нельзя идти вперед с головой, повернутой назад. В этом вопросе слишком много ропота на Бога. Мы пытаемся «набросить» на Господа Бога свою сетку представлений о счастье – а Он успешно из неё выскальзывает и мы снова остаёмся ни с чем.

Может, лучше довериться Ему и в этом вопросе? Зачем мы сами устанавливаем себе рамки, об которые потом с каким-то остервенением бьемся головой, обвиняя Его в наших несчастьях? Вспомните пример праведного Иова: казалось бы, всего и всех лишился – и вот, в итоге получил все блага с избытком – поскольку сохранил веру и понимание, где – он, а где – Бог.

– Человек узнает о том, что у него неизлечимая болезнь. Да, возможно, он переживет многих из тех, кто сегодня ему соболезнует и сострадает, и кто здоров – только за последние дни сколько катастроф. И все же. Как готовиться человеку и как готовиться семье? Что делать перед лицом разлуки? Как жить так, чтобы проститься правильно?

– Когда в семье появляется неизлечимо больной человек – это свидетельство милости Божией и к нему самому, и к близким. Многие святые молились, чтобы перед смертью Господь послал такую болезнь, чтобы легче было отрешиться от общей всем нам привязанности к этой жизни.

Прежде всего, в такой ситуации надо с одной стороны делать всё, что от нас зависит, чтобы продлить жизнь настолько, насколько это возможно – и в то же самое время научиться расставлять правильно акценты перед лицом неизбежной и, возможно, близкой смерти. По сути, ведь ничего нового человек не узнает, когда ему ставят диагноз: ты смертельно болен. А кто из нас не смертельно болен заразой греха, которая всё равно приведет к могиле?

Другое дело, что, как правило, мы всеми способами стремимся вытеснить это очевидное знание куда-то далеко, на самую периферию сознания и жизни – а тут вдруг это становится центральным известием. Когда находишься в долгожданном отпуске, по-настоящему начинаешь отдыхать только последние дни, когда дорожишь каждым часом перед приближающимся отъездом.

Точно так же и когда близкие понимают неминуемость и скорость разлучения – естественным становится благодарность Богу за то, что этот человек всё еще с нами, что есть время оказать любовь, сделать так, чтобы несмотря на все скорби каждый день приносил близкому радость и утешение. И это – благодатное время вынести на поверхность все те недоговоренности, тайные обиды и претензии друг ко другу, на которые мы часто мало обращаем внимания, а они копятся, словно снежный ком, и потом могут очень сильно испортить казалось бы крепкие семейные связи.

Перед лицом смерти наши требования друг ко другу становятся бесплотными, глупыми, надуманными: и здесь важно не просто формально примириться, попросить прощения, но и действительно перешагнуть через любые претензии, какими бы правильными они не казались и как бы глубоко в душе они не скрывались.

– Протопресвитер Александр Шмеман в своей прекрасной книге «Литургия смерти» пишет, что вся наша культура, вся современная цивилизации от смерти бежит – все эко-программы, все «здоровое питание» и прочие попытки вести здоровый образ жизни – это побег от смерти и вместе с тем провозглашение смерти… Мы очень мало думаем о смерти, кажется, что с нами это никогда не произойдет или произойдет очень нескоро, при этом подсознательно настраиваемся вроде как на вечную и красиво-веселую жизнь, особенно сравнительно обеспеченные и молодые люди города. И даже чужая смерть не меняет нас – поразились и дальше побежали по делам. Реально ли вообще помнить о смерти, думать и как готовиться?

– Да, это действительно так, современная культура панически боится смерти: ведь именно смерть обличает никчемность и надуманность тех основных ценностей, на которых грех пытается выстраивать свой параллельный Божественному мир. О смерти можно и должно думать, и многие благочестивые люди за много лет делали сами себе гроб, готовили всё необходимое для погребения, и не смотрели на это как нечто противное самой жизни.

Этот христианский реализм хорошо помогает выстроить правильные приоритеты в жизни: что сколько стоит на самом деле, унесешь ли ты с собой на тот свет – или неизбежно оставишь здесь неизвестно кому?

– Вопрос про смерть и душевые привязанности в ТОМ мире. Бог дает нам таланты. Мы здесь – главное, что должны сделать – научиться любить. А что должно произойти ТАМ? Наши таланты – в музыке, живописи, кулинарии наконец – окажутся ли там тщетными – этого всего не будет? И главное – те, кого мы научились тут так сильно любить – наши родители, дети и супруги – сохраним ли мы там с ними связь или мы перерастем там все эти чувства и будем любить только Бога?

– Помните замечательные слова Спасителя, сказанные им в ответ на лукавый вопрос законников о женщине и семи мужьях? Там – в Царстве Небесном – ни женятся, ни замуж не выходят, но пребывают, как ангелы на небесах.

Все наши таланты и способности, которые мы смогли открыть и развить во время земной жизни – не более чем слабое отражение тех качеств жизни в Боге, которыми живут во всей полноте святые в Его Царстве.

То же самое касается и любви супругов. Какой бы удивительной, редкой по силе и глубине чувства она ни была – всё равно это несопоставимо с той любовью Божией, которой только и живут в Царстве Небесном. Ведь Там – всё пропитано именно этой любовью, таинственной, непостижимой даже ангелами.

Конечно, приятно и радостно, когда у тебя в руках яркий фонарик в темную ночь – но глупо бахвалится им в яркий солнечный день, когда свет фонарика и заметить-то никто не сможет. Точно также и в Царстве Небесном: где всё сияет Божественным светом Его любви, наши даже самые высокие и святые человеческие чувства отступают.

Но это вовсе не значит, что отношения между любимыми изменяются, ослабевают: напротив, полностью исчезает проблема этого «любовного треугольника», когда Бог и любимый человек могли представлять собой каких-то «конкурентов». Любовь супругов в Боге только еще больше укрепляется, но она тогда становится иного качества, в ней исчезает всё то земное, временное, преходящее, что неизбежно связано с земным браком и зачастую нередко отождествляется с самой сутью этой супружеской любви.

Таинство брака и смерть

– Что происходит с таинством брака после смерти? Это вопрос о любящих супругах, которые дорожат браком.

– Здесь не всё так линейно, как может показаться с первого взгляда. Все-таки пространство брака как определенной формы отношений между людьми, прежде всего, простирается в направлении земной жизни. В отношении брака уместно вспомнить слова апостола: «Пища для чрева, и чрево для пищи – но Бог и то, и другое упразднит». «Царство же Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость о Святом Духе» (Рим. 14:17).

И если внимательно вслушаться в тексты молитв таинства венчания, мы увидим, что там речь идёт прежде всего о том, чтобы Бог благословил этот союз, даровал детей, здоровье, долголетие, благоденствие – и чтобы все эти житейские блага помогли состояться «браку о Господе», ради Христа, во славу Божию, а не только по человеческим привязанностям.

Духовное измерение брака является следствием успешно состоявшегося брака как единения двух разных, даже до противоположности, личностей, постоянно преодолевающих свой эгоцентризм ради любви друг ко другу и ради Христа. Такой брак может быть очень далек от всяких романтических представлений о счастливой семье, но главное – он должен быть плодоносным, результативным в духовном плане.

Отталкиваясь друг от друга и снова соединяясь на качественно новом уровне понимания, супруги вместе приближаются ко Христу, учатся видеть в другом Христа, любить друг друга любовью жертвенной, Христовой. Настоящий брак – это великолепный инструмент постоянного, ежедневного духовного возделывания христианской любви.

Но если супруги еще толком-то и не пожили в браке, и один из них умирает? Очевидно, что было бы безумием ждать продолжения этого делания, когда супруги находятся в совершенно разных статусах, несопоставимых друг с другом: один – на небе душой, другой – и телом, и душой на земле.

Поэтому апостол совершенно спокойно разрешает вдовам вступать в повторный брак, не видя в этом ничего греховного или недостойного. При этом отмечая, что если для вдовы сохранение целомудрия будет важнее возобновления брачных отношений, то она выбирает лучшее. Здесь выбор не между «плохим» и «хорошим», а между «хорошим» и «лучшим».

Для кого-то опыт брака оказался вполне достаточным, продуктивным, и повторять его «на бис» незачем. Но это именно когда брак был целостным, завершенным опытом. А для кого-то, напротив, этот брак был лишь предвкушением, началом вхождения в брачную стихию, неожиданно прерванную смертью одного из супругов. Отсюда, естественно, будет острая потребность возобновления супружеской жизни и создания новой полноценной семьи. И здесь, конечно же, было бы излишне самонадеянным и по сути неправильным налагать бремена неудобоносимые, фантазируя, что тягостное пребывание в одиночестве и есть именно то, чего ждёт и чему радуется усопшая вторая половина.

Не надо ни в коем случае экстраполировать наши земные, брачные отношения – каким бы тонкими и даже духовными они ни были – в жизнь Царства Небесного. Там – всё по-другому, но подготовка проходит именно здесь.

– Как вообще заставить себя жить после потери самого родного человека, когда ты понимаешь, что может быть тебе еще много лет тут жить… В житиях были моменты, когда жены и матери умирали сразу вскоре после смерти мужа или детей – на их могилах (святая Наталия, святая София). Сейчас так не принято, вроде бы, принято пить антидепрессанты и т. д…

– У Виктора Франкла есть замечательное утверждение, под которым – куда более страшный опыт фашистских концлагерей: если есть, зачем жить, то можно вынести практически любое «как ». Любой опыт правильно пережитой сильной скорби нас возвращает «в собственную шкуру», в реальность, вырывает из мира иллюзий и грёз, которым мы очень часто пытаемся подменить нашу вроде бы не особо яркую жизнь.

Страдание – идеальное «заземление» в самом лучшем смысле: прожил день – и благодарение Богу. Есть что есть, пить, во что одеться, куда притулиться – благодарение Богу. Конечно, в таком состоянии не строятся грандиозные планы на десятилетия вперед. Зато человек учится видеть и ценить те мелкие радости жизни, которые ежедневно плетет для каждого из нас Милость Божия – те самые, которые в беззаботном состоянии воспринимаются как нечто само собой разумеющееся и даже просто обязательное.

Настоящее прикосновение к реальности, как правило, приятным не бывает. Мы живем в израненном грехом, искалеченном до самых первооснов мире и сами являемся частью этого уродства. Но именно такое положение, или ощущение внешней беспомощности, беззащитности, уязвимости делает человека открытым к действию Божественного промысла. Бог становится нужен человеку, иначе без Него – просто никак.

Когда же мы всё просчитываем до мелочей, потом стиснув зубы сражаемся с жизненными препятствиями – и ради чего вся эта война? Только, чтобы показать, какие мы волевые, умные, целеустремленные, решительные. Всё это – курам на смех. Трудно идти против рожна. Но и на это любители находятся. Именно отсюда рождаются «сослагательные наклонения» в нашей жизни – главный источник душевных терзаний и разочарований.

Готовность принять реальность такой, какой она есть – признак появляющейся трезвенности. К потере даже самых близких людей можно относиться по-разному: это может быть воспринято как свидетельство веры Бога в человека, в его скрытые силы, в его неразвернувшуюся любовь, – а можно ведь совсем по-другому переживать – как жестокое наказание Божие, свидетельство своей обречённости, печати проклятия. Но и в этом диапазоне человек сам определяет свой дальнейший вектор жизни, как он будет жить дальше, благословляя или же проклиная.

Утешить?

– Как говорить с человеком, потерявшим близкого? Как сказать ему о милосердии Божием? Что вообще говорить. Чего не говорить?

– Самый лучший и действенный способ поддержать скорбящего в его утрате – вместе помолиться. Совместная церковная молитва, особенно божественная евхаристия, дает явное свидетельство того, что граница между нами, всё еще живыми, и усопшими – более чем условна. Они там почивают – и нас поджидают. Но Церковь – и там, и здесь одна и та же. Как и Один Христос.

А вот чего лучше не говорить – так это искусственных фраз вроде «страшной утрате», «невосполнимой потере», «обрушившемся горе», «пусть земля будет пухом» и прочих жалких слов неверия, застрявших в лексиконе с советских времен. Отвратительно на похоронах лицемерие, когда люди «подстраиваются» под событие, и пытаются выжать из себя чувства «к месту», хотя в душе у них кроме испуга и растерянности вперемешку с суеверным страхом «негативной энергетики» и нет-то ничего.

– Насколько правильны распространенные православные утешения – «ему теперь хорошо, он у Бога», «Бог забирает в худший или лучший момент жизни – значит это был лучший момент», «все мы воскреснем, не надо плакать», и т. д.

– Если только ради того, чтобы заполнить пустоту – а так, когда умирают в мире с Церковью и Богом, то, как правило, окружающие ощущают мир и покой в сердцах, и это куда более значимое утешение, нежели любые слова. И это переживание блаженной участи – нормально, я бы даже сказал, стандартно для Церкви. В противном случае мы – «неэффективная структура», не готовящая людей к Царству, а непонятно чем занимающаяся.

– Есть ли вообще такое состояние как чрезмерная скорбь? Можно ли и нужно ли из нее выводить человека?

– Конечно, и можно, и нужно. Это происходит, когда скорбь в какой-то момент сплетается с саможалением и в ней появляется особая, тонкая сладость. Неверие же в это тление души еще подливает масла. Происходит своего рода «короткое замыкание» человека на самом себе, своей боли и скорби, своем горе, своей потере. И это – действительно страшно.

Такая ситуация хорошо показана в художественном фильме Василия Сигарева «Жить», где повествуется о трех случаях встречи с тяжёлой утратой самых дорогих людей – и это «замыкание» может быть не только тихим и плаксивым, но и страшным в своей агрессивности, решительном отказе принять эту смерть как волю Божию.

Жизнь после смерти

– Что происходит с душой после смерти? Вот с одной стороны, есть «Мытарства блаженной Феодоры». А с другой стороны, «слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь (Ин.5:24)».

– Вот когда попадём туда – тогда и узнаем. Еще раз повторю: Бог не устраивает никогда человеку подлости, хоть здесь, хоть там. Как писал в одном из своих произведений К.С. Льюис, Там мы получаем то, к чему стремились на самом деле. Конечно, есть в православной традиции свидетельства о мытарствах, но это ведь не более чем попытка втиснуть в наши, земные человеческие понятия опыт, который невозможно выразить языком. А вот как инструмент для воспитания внимательного и ответственного отношения к жизни – очень даже может быть полезным.

– Наша связь с умершими – какая она должна быть? Почему одним снятся покойные близкие, а другим совсем нет?

– Это – тайна Божия. Здесь невозможно найти какого-то универсального для всех случаев алгоритма вычисления, почему всё происходит по-разному. Я бы предостерег делать какие бы то ни было выводы из наших снов – если только они не являются явным, очевидным проявлением Божественной силы в нашей жизни.

Что читать и что делать

– Какие книги о смерти и загробной жизни? Что делать в память об умершем человеке?

– Самая лучшая память об умершем – молитвенная. И самое главное, чем мы можем помочь им, ушедшим – доделать то, что они не успели, продолжить всё то доброе, что было ими когда-то начато. Каждый человек оставляет определённый след после себя; и этот след, естественно, неоднозначен. Если мы предаем всё плохое, несовершенное, забвению, а вот на светлом, добром, красивом, фокусируемся – без всякого сомнения, мы вступаем в определенное общение с душой усопшего и, возможно, таким образом продолжаем его дело.

Вырос я в абсолютно светской семье. Мой отец — профессор невропатологии, доктор наук. Он многих людей вытащил с того света. Сейчас ему идёт 92-й год, но он всё ещё работает. Мама преподавала химию в школе, она уже на пенсии.

До совершеннолетия понятия «религия», «церковь», «христианство» были мне чужды. Я вырос в пространстве абсолютного религиозного неведения, учился в образцово-показательной советской школе, где эта тема была жёстко табуирована. Все предметы были пропитаны диалектическим материализмом.

Первое прикосновение к религиозности произошло в подростковом возрасте, когда не-ожиданно я понял, что в моём сознании есть понятия, которые я не могу осмыслить. Например, «вечность», «бесконечность»… Этот внутренний конфликт подталкивал к мысли, что далеко не всё, что существует, может быть превращено в какую-то форму. А весь диалектический материализм утверждал обратное. Так я пришёл к пониманию, что вокруг не целое, а часть.

Тогда в моём сознании возник простор для религии. А религия — это область таинственного, того, что требует веры, а не знания.

Был и другой важный момент. Я занимался живописью: окончил художественную школу, писал этюды. В Кисловодске, где мы тогда жили, поразительная природа, там всё располагает к созерцательно-медитативному настроению. И я подумал: а зачем природе вся эта красота, нефункциональность, почему всё сделано с любовью и щедростью, с большим запасом, с избытком? Создатель явно не трясся, как мы, над каждой копейкой, стараясь, чтобы всё было потрачено «на дело».

Всё это было неким преддверием к моему приходу в Церковь.

Евангелие прочёл в 18 лет

Окончательный поворот в моём сознании произошёл, когда я оказался в Санкт-Петербурге. Это был конец 1980‑х годов, атеистический прессинг уже спадал. Всё связанное с Церковью начало вызывать у людей интерес. Стали появляться пластинки с духовной музыкой в исполнении светских артистов.

Во время поездки мы зашли в храм, купили Евангелие. Тогда мне было 18 лет. Я прочёл Новый Завет от корки до корки: он захватил меня даже не содержанием, а тональностью, чем-то, что просвечивало между строк.

В 1990 году я поступил в Московскую духовную семинарию. Не могу сказать, что хотел стать священником, я был слегка привоцерковленным человеком. Но хотелось глубже погрузиться в этот мир. И я ни разу не раскаялся в своём выборе.

Кто наполнит твою пустоту

Как говорил мой знакомый, «жениться можно только смолоду и сдуру». Многие опытные священники могли бы что-то похожее сказать и в отношении принимающих священный сан — это нужно делать, пока у человека ещё высок романтический настрой. Пока есть блаженное непонимание, какую власть и какую ответственность за людей получаешь в свои руки. Если бы люди об этом больше задумывались, у нас, пожалуй, был бы серьёзный кризис с кадрами в Церкви.

Но есть и ответ на вопрос: «Как же я справлюсь?» Когда рукополагают, епископ читает молитву, которую, если перевести на русский, можно понять так: пока ты будешь находиться в общении с Богом, Он устранит твои ошибки, наполнит твою пустоту и, если захочешь, ты сможешь расти дальше.

Мультики от прихожан

Когда я стал настоятелем Пятницкого подворья в Сергиевом Посаде, мне предстояло выбирать модель работы. В приходе была административная вертикаль. Можно было оставить всё как есть или дать людям свободу деятельности. Я решил пойти по второму пути. И благодарен Богу, что у меня хватило веры и доверия. Благодаря этому к нам потянулись люди, желающие что-то делать.

Например, у нас появились девушки из ВГИКа, с которыми мы открыли мультипликационную студию для детей. Они делают мультики, связанные с библейской тематикой. Теперь раз в полгода у нас выходит фильм, где всё целиком — сценарий, озвучка, прорисовка, анимация — сделано детьми. Сначала это были рисованные мультики, теперь уже пластилиновые. Потом появились курсы каллиграфии, занятия акварелью, лекции…

Опыт боли

Вера — это опыт общения с Богом, где от тебя требуется не только признание собственной ограниченности, но и отказ от себя самого. Ещё это можно назвать опытом боли веры.

Последний пример — тяжёлая болезнь моей супруги, которая умерла в позапрошлом году. До этого были четыре года борьбы с раком. Состояние тяжёлой болезни показало очень многие вещи, о которых я ранее не задумывался, много мелких деталей, которые не заметишь в состоянии комфорта. Но вера в критической ситуации даёт такой ракурс, что понимаешь: всё, даже самые горькие обстоятельства твоей жизни, пропитано любовью Божией к тебе лично.

Самое яркое свидетельство этой любви, как это ни странно прозвучит, — то, как ушла в мир иной моя супруга. Как говорится в молитве, это была кончина мирная, непостыдная, безболезненная, надеюсь, что и с добрым ответом на Страшном суде Христовом, о чём мы и молимся в храмах на каждой службе. Это было ощутимое всеми присутствовавшими таинство рождения в жизнь вечную. В этот момент казалось: если поднять глаза наверх, то увидишь не потолок, а небо с ангельскими силами.

По сей день это одна из опорных точек, укрепляющих мою веру, а не дыра, в которую я должен был бы постоянно соскальзывать в отчаянии.

Алёна Калабухова

5 фактов об отце Павле

Вместе со своим котом по кличке Рыс сфотографировался для настенного календаря «Поп плюс кот».

Создатель и главный редактор интернет-порталов «Богослов.Ru» (с 2007 года) и «Богослов.Tv» (с 2013 года).

Ведёт передачи о вере на «Радио России».

Написал такие популярные книги о вере, как «Простые ответы на вечные вопросы», «Школа веры» (тиражом 100 тысяч экземпляров), «Я в поисках смысла».

Недавно ему исполнилось 45 лет, он воспитывает четверых детей.

О многодетности и адекватности

Несмотря на то что про многодетность вышло уже достаточно публикаций, Денису Собуру, преподавателю ПСТГУ, удалось, на наш взгляд, сказать нечто новое.

Уже много дней я пытаюсь высказаться по поводу интервью о. Павла Великанова. Пытаюсь и не могу. «Не то», слышу я голос того самого Мюнхгаузена… Да, в этой дискуссии было сказано очень много верного. Причем с обеих сторон. Но поскольку тема болезненная, то каждый подсознательно пытается выразить свою личную боль. А если человек говорит о боли, ему нужны принятие и поддержка, а не контраргументы. Именно поэтому аргументы в большинстве своем не будут услышаны. Диалог осложняется и тем, что нельзя создать общее пособие по христианской жизни для всех. Все люди разные, и, что еще важнее, все в своей жизни проходят разные стадии. А мы занимаемся тем, что создаем пособие для самолечения, которое должно быть всеобъемлющим. А самолечением заниматься нельзя. Нельзя, но необходимо.

В любой области человеческой деятельности нам нужны учителя. Христианская жизнь здесь не является исключением. Да, Бог мог бы научать людей непосредственно. Но Он избрал другой путь. Он устроил мир так, чтобы люди учились от других людей. И даже Сам для этого стал человеком. Да, случается и непосредственное вмешательство Бога, но это скорее исключение, чудо, чем общее правило.

Решай сама

Сегодня очень часто можно услышать эти слова, перекладывающие ответственность на человека. Считается, и не без оснований, что человек сам в состоянии адекватно оценить ситуацию. Но ведь это не всегда верно. Новый Завет довольно часто говорит о том, что слишком многое в нашем поведении определяется нашим окружением «Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто?» (1 Кор 5:6). У нас очень любят фразу «Антоний, себе внемли», забывая то огромное внимание, которое апостол Павел уделял строительству общины. Это в теории человек решает все сам, исходя из своих личных убеждений. Этакий сферический конь в вакууме. На практике же мы весьма и весьма прислушиваемся к окружению. И когда, например, парень бросает своей подруге «решай сама, что ты будешь делать с зачатым ребенком», он не ее свободный выбор поддерживает, а просто отказывается от собственной ответственности за ребенка, отцом которого он неожиданно стал. И услышав такие слова, она будет опираться на его выбор, за которым стоит, что этот ребенок ему не нужен…

В идущей дискуссии о многодетности часто звучат слова, что супруги должны сами решать, сколько детей иметь. Это, конечно, верно, особенно в теории. Но на практике это приводит к тому, что супруги просто начинают искать образцы поведения в другом месте. Если у нас нет модели христианской семьи, мы возьмем его в другом месте. Вот я на днях был на свадьбе у коллеги. Образ нормальной семьи для светских 25-летних — это пожить друг с другом несколько лет до брака, купить машину, жениться, обеспечить себя материально, а ближе к 30 задуматься о детях. Ведь сначала нужна самореализация, образование, и вообще я почувствую себя старухой, если у меня появятся дети. Одни пеленки/памперсы и деградация. Такой образ жизни действительно адекватен сегодняшнему миру. Вопрос, насколько он адекватен Евангелию.

Христианская адекватность

Обсуждая многодетность, критики справедливо указывают то, что в Новом Завете нет призыва «рожайте как можно больше». Некоторые даже говорят о том, что многодетность – антихристианское понятие. В том смысле, что «анти» означает «вместо». И разговор о Христе подменяется разговором о количестве детей. И, наверно, формально, в теории они правы. Я не специалист в лингвистике, но, на взгляд профана, «плодитесь» — значит давайте плод, рожайте детей, не важно, сколько. «Размножайтесь» – рожайте детей больше, чем родителей. При нынешней низкой смертности и три ребенка — это обычно «размножайтесь». Призыв апостола Павла спасаться через чадородие тоже не о многодетности. (Ср. толкование Златоуста на этот стих: « Бог дал ей немалое утешение, именно – рождение детей. Но это есть (дело) природы, – скажешь ты . И то (произошло от влияния) природы; ей даровано не только то (что зависит от природы), но и то, что относится к воспитанию детей . «Если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием», то есть, если после рождения сохранят себя в любви и чистоте. В том не малая, но весьма великая будет состоять для них награда, что они воспитали ратоборцев Христу. Святынею он называет праведную жизнь, а целомудрием пристойность».)

Но могу ли я согласиться с тем, что критики правы? Нет, не могу. Потому что, поразмыслив, я не нашел в Новом Завете призыва к большинству чинов святости. Монашество? Является ли жизнь египетских подвижников, особенно в Темнице, описанной прп. Иоанном Лествичником, сутью Нового Завета? Мне так не кажется. Напротив, мне там очень четко слышны отзвуки дуализма с его гнушением плотью. Благоверные князья? Да вроде тоже нет, Христос политикой не занимался. Мученики? Сколько сегодня лайков в «Фейсбуке собрали» бы тексты, объясняющие св. Софии, что не надо позволять издеваться над детьми и вообще это все внешнее, а главное — любовь внутри семьи. Юродивые – вообще без комментариев. В общем, сплошной неадекват. А тем не менее, христиане шли и по сей день идут этими путями. И, думаю, что не без оснований считают свой путь исполнением Нового Завета, хотя явно там это и не прописано.

Возмущение многодетных

Прочитав множество комментариев, я, кажется, понял, что вызвало возмущение многодетных — реальных людей, с которыми я знаком, а не сильных мира сего, которые вместо обсуждения болезненной темы пытаются все запретить. По сути о. Павел Великанов поставил вопрос: является ли многодетность путем к святости. Естественно, автоматически она не спасает – это очевидно всем. Точно так же, как автоматически не спасает жизнь в монастыре или работа врачом. И, вместе с тем, многодетность — один из тех немногих идеалов, которые достижимы в миру, особенно для женщин. Ведь для человека нормально стремиться к подвигу, к святости. Нельзя лишать его идеала, заменяя расплывчатыми «подражайте Христу» или «имейте любовь».

И те, кто идет путем многодетности, чувствуют, что на этом пути им споспешествует Бог и это действительно их призвание. Они и так постоянно слышат от близких: «Вы что, с ума сошли, сколько можно рожать???». А супруги действительно так спасаются. Ведь далеко не всегда многодетность является символом нищеты. И часто именно многодетная семья позволяет лучше раскрыть в ребенке то, что в нем заложено. Ведь личность раскрывается в отношениях. И адекватное воспитание одного или двух детей — это действительно очень трудно. Одного — из-за того, что единственный ребенок «становится недопустимым центром человеческой ячейки» (не удержался от ссылки на Макаренко). Двух – из-за постоянного противоборства и противопоставления. Но после третьего эти проблемы смягчаются (хотя и растет общая психологическая нагрузка на родителей). А дальше возникают уже довольно нелинейные вещи, которые вряд ли будут описаны в ближайшем будущем. Вряд ли — потому, что там мы имеем дело со сложной динамической системой, в которой важно все: и разница в возрасте, и пол детей, и психологическое состояние родителей. Вот о последнем и хочется поговорить отдельно.

Откуда берутся семейные проблемы?

К сожалению, из прочтения статьи о. Павла Великанова действительно можно сделать вывод, будто именно многодетность является причиной семейных проблем. Я не уверен, что это так. Изучение семейной психологии привело меня к выводу, что семей без проблем не бывает. Большинство из нас были воспитаны не святыми родителями. А значит, их страсти не могли не нанести ударов по нашей собственной психике. Не в том смысле, что все мы психопаты. А в том, что в каждом из нас достаточно проблем, решение которых может лежать как в области духовной брани, так и в той области души, которая неплохо описана психологией. Однако если человек живет в достаточно комфортных условиях, все эти проблемы достаточно успешно можно игнорировать. Когда же нагрузка на человека вырастает, эти проблемы начинают явно проявляться. И действительно, когда человек берет неадекватную своему состоянию нагрузку, он ломается. Для либерального крыла это очевидно, а для консервативного просто процитирую Лествицу: «Есть мужественные души, которые, от сильной любви к Богу и смирения сердца покушаются на делания, превосходящие силу их; но есть и гордые сердца, которые отваживаются на такие же предприятия. А враги наши часто нарочно для того подущают нас на такие дела, которые выше нашей силы, чтобы мы, не получивши успеха в них, впали бы в уныние, и оставили даже те дела, которые соразмерны нашим силам, и таким образом сделались бы посмешищем наших врагов» (Слово 26 «О рассуждении помыслов, страстей и добродетелей», 121).

Я подозреваю, что таких сломавшихся семей очень много. И статья о. Павла Великанова — это боль именно о них. И именно к ним обращен призыв: остановитесь, задумайтесь, разберитесь со своими проблемами. Но, к сожалению, решения особо и не предлагается. Снизьте нагрузку — и все само выправится. Но скорее всего — не выправится, к сожалению. Это как с переломом ноги: действительно, нельзя заставлять бегать человека с переломом. Но нельзя и сказать ему – ложись на кровать и лежи, и нога твоя заживет. Заживет, конечно, но как именно она заживет? А для того чтобы реально вылечиться, помимо покоя и отдыха нужно идти к врачу.

Где найти врача?

Дискуссия о многодетности, как и многие другие, разбивается о противоречие между общим и частным. Допустим, Всемирная ассоциация здравоохранения призывает нас больше ходить пешком. Это нормально. Было бы бессмысленно говорить, что организмы у всех разные, кому-то нужно больше ходить, кому-то меньше. Ну да, разные, но рекомендуется общая норма. В то же время очевидно, что человеку со сломанной ногой ходить не надо. Ему нужно ехать к врачу и получать индивидуальное лечение. Да и здоровому человеку не будет лишним зайти к хорошему специалисту и получить индивидуальные рекомендации. Все это очевидно.

Возмущение вызывает практика. Это когда люди приходят к врачу со сломанной ногой, а в больнице вместо рентгеновского аппарата висят иконы и врач произносит: «Здоровье всем дается от Бога. А если сломал ногу, то и здесь Его воля. Поэтому лечиться не надо, ходи дальше, терпи, смиряйся. А главное — молись, постись и Бог тебя исцелит. Когда-нибудь…» В случае врача и физической болезни легко увидеть подвох и заняться поисками другого врача. И оценить результат несложно, особенно поговорив с теми, кому удалось вылечить перелом. Да и нормальный врач имеет перед глазами опыт многих выздоровевших больных.

То недовольство, которое мы видим в «либеральном» крыле (термин взят условно, для простоты и не описывает сути явления), оно связано не только с теорией. Да, есть и теоретики, которые, вчера воцерковившись, сегодня пытаются все перекроить. Построить «адекватное», «разумное», доступное христианство. Много говорится о любви, но никакой практической схемы не предлагается. Дескать, можно не тратить время на любовь раба или наемника, а сразу полюбить сыновней любовью. Родить одного-двух, но зато воспитать идеально. Ведь Христу важно качество (С)… При этом примером зачастую становится «советская» семья, в которой все было хорошо, а критерием правильности являются квартира, машина, дача и высшее образование детей. И я полагаю, что именно проникновения такого взгляда на семью и боятся те, кто в лучших традициях Победоносцева пытается «подморозить» Россию, чтобы она не протухла.

Подвиг и разум

Основная проблема, как я ее вижу, это отсутствие адекватного понимания устройства семьи и сложностей при ее построении. Для получения гражданской профессии мы учимся в среднем лет 17. А построение семьи и вообще отношений мы считаем чем-то самоочевидным. Многие даже отрицают необходимость изучать это, называя это маловерием. Да, многие из нас видят «парадную» сторону многодетности. И, добавлю от себя, не хотят видеть ничего иного. Им важно, чтобы на вопрос «справляетесь?» звучало бодрое и улыбающееся «легко!». А вот о тех проблемах, которые возникали и возникают, об опыте их преодоления – практически ничего не известно. Это даже у тех, кто справился. А о тех, чьи семьи в итоге были разрушены, вообще говорить не принято. Они портят красивую статистику и проще о них забыть, сказав, что они сами виноваты. Никакого анализа, никаких советов, кроме «молиться/поститься/смиряться», не предлагается. И в этом контексте совет «снизить нагрузку» действительно способен приостановить развитие кризиса, но сам по себе не способен исцелить. А наша пастырская помощь ограничивается теми, кому помогает единственное в больнице лекарство.

Да, семейная психология в православии осталась практически не развитой. Но я предлагаю обратиться за аналогией к монашеской аскетике. Посмотреть, как монахи обустраивали свой путь ко спасению. Путь нам не подходит, но методологию вполне можно учесть.

Одну из основных добродетелей монаха Лествица видит в послушании, практически слепом. При этом поиску руководителя уделяется чудовищно мало – буквально один абзац. Я задумался: а почему это так? Да для любого человека очевидно, что учиться надо у более опытных. Приходя в вуз, студент не начинает поучать профессоров. Нет, он учится у них. Но почему так мало внимания выбору наставника? С вузами понятно: есть рейтинг, составленный по различным критериям, есть выпускники разных институтов и можно примерно оценить результат. Принимая в целом адекватность вуза, человек идет туда учиться. Но как быть с выбором наставника?

Немного покопавшись по теме послушания, я нашел ответ для себя. Когда о послушании писали те, кто шли среди первых (например автор, писавший под именем прп. Макария Великого), то речь шла исключительно о послушании Богу или сатане. О послушании духовнику речи не было. Но шло время, поколение сменяло поколение, опыт накапливался, система наставничества развивалась. И вот уже прп. Иоанн Кассиан Римлянин упоминает, что в наставники избирали только тех, кто сам прошел через серьезный опыт послушания. Видимо, поэтому Лествичник так мало уделяет внимания выбору наставника – был некий «знак качества» и за адекватность старцев отвечали те, кому было вверено управление монашеской жизнью.

Поняв это, я осознал, в чем проблема нашего сегодняшнего устройства: мы требуем высокой степени послушания врачам, которые сами ни у кого не учились. В большинстве своем есть теоретическое знание о том, какая должна быть семья. А если практика не соответствует, семью пытаются втиснуть в прокрустово ложе теории. Если говорить проще, то сегодняшняя пастырская педагогика (за исключением небольшого количества приходов) практически не имеет опыта в решении проблем больших семей. Можем ли мы считать опытным врача, который вылечил в жизни 1-2 перелома? Но в приходской жизни редко встречаются десятки действительно больших семей. И еще реже встречается время для серьезной индивидуальной пастырской работы с родителями. А если нет реального опыта, то его заменяют теории: раз у матушки N из M-ска все хорошо с десятью, то хватит себя жалеть. Бегите на сломанной ноге дальше.

Протестантский подход в Православии

Я подчеркну, что именно здесь, а не в вопросах контрацепции я вижу суть проблемы. Хотя тема контрацепции подчеркивает кризис учительства Церкви. За пределами административно-финансового контроля требования к духовенству от священноначалия практически отсутствуют. Священник на приходе может исповедовать любые взгляды (и даже ереси) от либеральных до ультраконсервативных. Главное, чтобы был порядок с документацией, финансами и не было крупных скандалов в СМИ. Вопросы веро- и нравоучения лежат вне сферы контроля, если формально в отчетах все хорошо. Удивительно, но нынешняя ситуация в русском православии весьма напоминает протестантский мир. В книгах протестантских психологов постоянно звучит этот мотив: найдите себе адекватную церковь. И у нас предлагается то же самое: найдите адекватного батюшку и у него причащайтесь. Правда, есть одно существенное отличие от западного протестантизма: там человек изначально знает, что можно и нужно выбирать. У нас же понимание, что «не все батюшки одинаково полезны», слишком многим досталось дорогой ценой. Ведь публично же это не объявляется (за исключением тех священнослужителей, кого за это считают маргиналами и запрещают публично выступать). Никто не предупреждает заранее: «Знаете, среди наших священников есть разные люди, включая и людей с серьезным медицинским диагнозом». Нет, новопришедших, наоборот, убеждают, что через любого батюшку обязан действовать Бог. В результате люди сами получают дорогой опыт неадекватного пастырства. И это та непроработанная боль, которая подспудно присутствует во всех дискуссиях.

Я заговорил о кризисе учительства Церкви по простой причине. О. Павел Великанов сказал о контрацепции ровно то, что написано в «Основах Социальной Концепции РПЦ» , которые соборно приняты 16 лет назад. И дискуссия показала, что за пересказ позиции, изложенной в этом документе, интервью могут удалить с портала. Что она несовместима с позицией редакции. Желание применить соборный документ к реальности оказывается крайним модернизмом. То есть было публично сказано, в том числе и маститыми пастырями, что учение Основ Социальной Концепции – ложное. И священники лучше знают, как правильно, а соборные документы — это что-то вроде советской конституции. Вроде бы она есть, но к реальности отношения не имеет. И ведь официальных выступлений высоких лиц в защиту Основ Социальной Концепции не последует. Даже в публичном пространстве. А уж в частной практике тем более, каждый пастырь волен делать все что угодно. И никого не волнует, осуждены ли эти взгляды Синодом (о младостарчестве, принуждении к отказу от супружеской жизни) или Гангрским собором (о гнушении супружескими отношениями). А раз этого нет, то и соборные документы имеют смысл лишь для самолечения, успокоения совести тех, что встретился с неадекватной пастырской практикой. Так, встречаясь с неадекватностью пастырей, можно хотя бы сослаться на учение Церкви. Правда, иногда его узнают слишком поздно…

Что делать?

Увы, но я вынужден констатировать: в моем православном окружении вопросы духовного руководства постепенно переходят в компетенцию психологов. Да, психолог — это дорого, но там человек начинает реально работать со своими проблемами. Это требует много времени, но реально помогает. Реально становится легче. Реально виден путь к решению застарелых семейных проблем. И это я о терапии взрослых. В области же воспитания детей это уже практически однозначно – книги психологов, верующих и не очень, помогают адекватно воспитывать детей и снимать ряд проблем, которые «православные» советы решить не могли.

Я не агитирую за психологов, отнюдь. Я был бы рад, если бы пастырская практика могла бы указывать человеку на его конкретные проблемы и оказывала бы помощь в их решении. Если бы пастырь имел хотя бы час-два в месяц на каждого прихожанина. Но реальность такая, какая она есть. И те проблемы семей, о которых пишет о. Павел Великанов, обычно не многодетные. Просто у многодетных они выглядят страшнее. Ну правда, если бросил с пятью детьми, то ужасно. А с одним-двумя – «нормально», все так живут. А если просто беременную первым, так «вообще ерунда», ничего страшного…

Я считаю, что для нормального движения семьи вперед недостаточно самоконтроля и свободы. Люди могут ошибаться в обе стороны. И здесь как никогда нужен адекватный взгляд со стороны. И обычно именно его и не хватает. Семью, взявшую на себя подвиг многодетности, постоянно пинают со всех сторон. И как только пожалуешься – тебя сразу же и обвиняют – сами виноваты. Но если не делиться своими тяготами с другими людьми, то они станут неудобоносимыми. Не потому, что они таковы по сути. А просто людям иногда нужно, чтоб их выслушали, дали теплый совет, забрали детей на пару дней и напоили родителей теплым чаем.

Да, можно родить одного-двух и жить спокойно. И много рассуждать про качество, которого якобы лишены многодетки. Но ведь большинство многодетных родителей знают, что это неправда. И трудности со временем станут меньше, но важно адекватно распределить нагрузку в трудные годы, когда, как говорил о. Максим Первозванский, «младшие дети уже родились, а старшие еще не выросли». Основное, что нужно многодетным семьям, это поддержка. И прежде всего психологическая. Чтобы были авторитетные люди, которые бы сказали: да, сейчас вам лучше передохнуть. Не из голых теорий, а из реальной практики разных семей. Те, кто поделился бы опытом: да, вот у нас было так же и мы чуть не развелись. Да, здесь мысль о новой беременности вызывала у меня ужас, но я сделала то и то, и все разрешилось. И на самом деле проблема была в … . А вот здесь мы несколько лет избегали зачатия детей, зная, что у нас недостаточно сил и мы не можем рисковать жизнью ребенка (это еще одна закрытая для обсуждения тема, ведь у нас в утробе умирает каждый четвертый ребенок, но все молчат, закрывая боль в себе).

Но, увы, большинство сегодня не умеют отличить адекватную усталость от хронической депрессии. А обратиться не к кому. Потому что в светских кругах скажут: конечно, проблема в детях, скорее останавливайтесь, даже два — это многовато. А в православных наоборот: вы не имеете права уставать, Бог вам помогает и у вас все будет хорошо автоматически.

Закончу на позитивной ноте. Семейная психология шагает по стране. Говорят, в Москве есть несколько хороших родительских клубов, которые в полузакрытом формате решают проблемы. Что интересно, в свое время эти клубы не избежали обвинения в сектантстве. Есть психологи, которые поднимают обсуждение важных тем. Вот тема пастырского выгорания еще недавно отрицалась принципиально, но сегодня начинают признавать ее существования. Недавно подняли тему психологического манипулирования . И вопросы созависимости активно обсуждают сегодня. Движутся и программы «12 шагов». Я уверен, что тема психологической поддержки семей, в том числе и многодетных, будет развиваться. Хорошие идеи, книги, мысли могут распространяться очень быстро. Главное, не закрывать глаза на проблему и не запрещать ее обсуждение. Иначе она все равно будет решаться, но без использования Нового Завета в качестве критерия правильности выбранного пути.

Некогда Клайв Льюис в «Расторжении брака» заметил: «Немало на свете людей, которым так важно доказать бытие Божие, что они забывают о Боге. Словно Богу только и дела, что быть! Немало людей так усердно насаждало христианство, что они и не вспомнили о словах Христа. Да что там. Так бывает и в мелочах. Ты видел книголюбов, которым некогда читать, и филантропов, которым не до бедных. Это - самая незаметная из всех ловушек».

Похоже, в одну их таких ловушек мы попались, затеяв разговор о многодетности. Поводом послужило моё интервью, данное порталу «Милосердие» ( и ), и дальнейшими последовательными шагами редакции раскрученное до каких-то просто астрономических масштабов – за что, конечно же, отдельное спасибо. На поверку оказалось: а тема-то ой какая непростая и очень болезненная – что для меня самого стало полной неожиданностью. В конце концов, мало ли что какой неадекватный, юный и неопытный священник может сказать в беседе с корреспондентом не научного, а обычного портала – это же не фундированная статья, даже не авторская колонка и тем более не программная декларация. Однако высокий эмоциональный накал – причем равный по напряжению как со стороны вдохновлённых сторонников публикации, так и со стороны яростных её противников – не оставил вариантов предполагать, что такая реакция – всего лишь апогей осенней депрессии, усиленной начавшимся Рождественским постом. Шквал писем в почту, звонки и сообщения заставили посмотреть на затронутые в интервью вопросы уже под новым углом.

Прежде всего, мне хотелось бы поблагодарить всех, кто тем или иным образом оказался причастным к возникшему разговору – за исключением тех, кто воспользовался ситуацией высокого градуса разогрева, чтобы «свести счёты» и на удобном «трамплине» продвинуть свои давние потаённые желания. Но это – мелочи, а в целом разговор начался, и из состояния эмоционального маркирования «наш – не наш» стал постепенно переходить в содержательный диалог – на что очень хотелось бы надеяться. Поэтому и мне хотелось бы внести небольшую лепту в более подробное, нежели в интервью, разъяснение моей позиции.

1. «Уклонение от рождения детей»: о чём это?

Основной причиной снятия публикации – как это было указано редакцией – послужило то, что «многие многодетные» были «задеты» услышанным ими призывом «уклоняться от рождения детей и сомневаться в необходимости соблюдения библейской заповеди “плодитесь и размножайтесь”». Поскольку в интервью об этом не было сказано ни прямо, ни косвенно, позволю себе артикулировать свою позицию.

Фраза «уклоняться от рождения детей» может быть прочитана очень по-разному. Уклоняется ли от рождения детей муж, когда отказывает своей жене в близости – когда ей очень-очень хочется, ибо овуляция идёт полным ходом! – в святые дни Великого Поста? Да, уклоняется. Не только от рождения, но и от исполнения своих благословлённых супружеских обязанностей. Может ли на это обидеться жена? Имеет полное право. Является ли грехом подобное «уклонение»? Ответ очевиден – по крайней мере, человеку церковному.

Уклоняются ли от рождения детей супруги, решившие сделать аборт, дабы не «плодить нищету»? Да, уклоняются. Допустимо ли это с моей точки зрения? Нет, не допустимо.

Уклоняются ли от рождения детей любящие друг друга муж с женой, когда для них ребёнок n+1 – желанный, потому что они и правда любят друг друга крепко-крепко, но в их нынешней жизненной ситуации – совершенно нереальный, и поэтому прекращают супружеское общение, способное привести к желанной, но несвоевременной беременности? Да, уклоняются. Имеют право? Да, имеют полное право. Греховно ли такое уклонение? Внимательно читаем «Основы социальной концепции» и получаем ответ: нет. Можно много и долго писать о том, какие здесь могут быть причины: от невозможности разместить n+1 новорожденного в квартире, и без того заполненной, словно сельди в бочке, другими детьми, до медицинских проблем, угрожающих жизни матери, – но речь сейчас не об этом.

Скажу ещё более страшную вещь: уклоняется ли от рождения детей муж, вступающий в близость с супругой, когда знает, что она точно забеременеть не может? Причём здесь не имеет значения, в чем причина: детородный ли возраст прошёл, или просто дни такие, или же просто её бесплодие – уже объективный факт. Да, уклоняется. Ибо он тратит своё драгоценное семя, предназначенное для продолжения рода, впустую. Грех ли это? И вот отсюда мы плавно переходим к следующему вопросу.

2. Половая близость: организм или механизм?

Допустима ли половая близость при невозможности забеременеть – без уточнения причин? Мы подходим к ключевому вопросу – и чтобы на него ответить, придётся начать «от Адама».

Мудрейший и Добрейший Господь Бог создаёт Адама, чтобы дать ему возможность быть счастливым. Уже есть для этого прекрасный Эдем – райский сад, Сам Господь Бог – источник всякого блага, с Которым Адам общается в саду, как со своим Другом – и есть великое множество животных, которые тоже становятся младшими друзьями первозданного человека. Есть Небесные Силы Бесплотные, о которых Адам знал куда больше, нежели наше скудоумие может нафантазировать. Нет только одного: равного Адаму. Все – или существенно выше, или значительно ниже. И вот Бог создаёт Еву – как единственную во Вселенной равную Адаму помощницу и спутницу по жизненному пути. «Не хорошо быть человеку одному» (Быт.2:18), – говорит Господь Бог. А вот как Златоуст объясняет, почему: «Не хочу, говорит, чтобы он был один, но – чтобы имел некоторое утешение от сообщества, и не это только, но нужно создать для него соответствующего ему помощника, то есть жену. … Хотя многие из бессловесных помогают человеку в трудах его, однако ни одно из них не равняется разумной жене». И далее мы читаем в книге Бытия: «И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть» (Быт. 2:23-24). И апостол Павел не нашёл никакого лучшего образа, чтобы описать превосходящую всякий разум тайну общения Христа и Его Церкви, как именно этими словами (Еф. 5:32).

Уже слышу вопрос: при чем здесь «половая близость», которая, как известно из Писания, началась после грехопадения? А при том, что половая близость – неизбежное следствие глубинного желания любящих друг друга людей быть вместе. Всегда и во всём. Так Бог вложил в самую толщу человеческой природы неистребимое влечение супругов друг ко другу. Ещё до грехопадения. И как бы мы богословски ни спекулировали над темой “а если бы не преступление заповеди, как бы прародители размножались?”, очевидно одно: половая дифференциация и неизбежное следствие этого – преодоление её в полном единстве, в «единой плоти» – была вложена изначально.

А теперь мы подходим к самому главному. Исчерпывается ли смысл половой близости зачатием? Если мы смотрим на человека как на животное – безусловно, да. И тому подтверждение – весь животный мир. Особенно весной. Или – у кого когда. Да, я сам неоднократно слышал гневные проповеди с амвона, особенно в монастырях, с призывом брать пример с коров и лошадей, у которых гон – один раз в год, а вам, людям, постоянно «чего-то хочется», ибо греховны и страстны! Да только дело в том, что и проповедующему неизбежно на какой-то глубине «хочется» – если бы не «хотелось», весь его религиозный пафос быстро бы сдулся, словно лопнутый воздушный шарик. Только он – если хороший монах – своими подвигами, молитвами и другими способами научился сублимировать, переносить своё «хочется» из телесно-душевной сферы в духовную – ну или около того где-то там рядом. И если бы ему «хотелось» как коню, раз в год, боюсь, энергии бы не хватило на самые элементарные труды, не то что на высокие подвиги. Бес-полый человек – это то же, что и «пустой», «никчёмный», ни к чему не пригодный. Современные нейрофизиологи не дадут соврать: пол действительно «клубится» вокруг тела (пользуясь терминологией В.В.Розанова), но никоим образом им – телом – не исчерпывается! Гормоны и всё остальное – не более чем следствие глубинных процессов, протекающих в личности человека и отражающихся (или каким-то другим образом связанных) с головным мозгом. Как пишет Дик Свааб, известный нейробиолог, в своей книге «Мы – это наш мозг», «секс начинается и заканчивается в мозге», а вовсе не в половых органах.

Но если не смотреть на человека, как на гиперпохотливую скотину, а как на образ Божий – пусть потёртый и кривоватый, но не безнадёжно и неисправимо – картина сильно изменяется. Если смысл брака – любовь, стремление восполнить собой другую половину и через это обрести целостность, тогда неизбежным будет растождествление полового общения и чадородия. Это, безусловно, связанные друг с другом процессы, но не однозначно обусловленные. Ведь можно размножаться без всякой любви, физиологически? Легко! А можно ли любить – сильно, по-настоящему, до смерти – без какой бы то ни было включённости тела в эту любовь? Хотите сказать, да? Не поверю! Будет ли эта любовь приводить к коитусу, или ограничится какими-то иными формами «овеществлённости» – типа подарочков ко дню рождения, кажущихся совершенно «бесплотными» – это уже вопрос диапазона вариаций, но не сути.

Если муж и жена в браке любят друг друга не «потому, что венчаны, и из-за этого должны любить, даже если терпеть друг друга не могут», а просто потому, что любят – вопрос полового общения и связанной с этим возможности деторождения они прекрасно могут решить сами, без какой бы то ни было помощи со стороны кого бы то ни было – духовника ли, родителей или друзей. Это их – и только их – вопрос. Третий там – лишний. Точнее, третий там всегда присутствует, но это только Сам Бог, перед Лицом Которого они и находятся постоянно – в постели ли, на кухне ли, или же в храме. Не сомневаюсь, что ради их самоотверженной любви Господь подаст им и рассудительность понять, когда и сколько детей следует ожидать в их семье.

3. Дети vs супруги

Ещё один аспект, о котором было много сказано в интервью, – это первичность отношений родителей друг с другом. Если брак превращается в безудержную «детородную машину» – и именно это, а не союз любящих друг друга во Христе, становится средоточием семьи – я решительный противник такого подхода. Дети – в любом количестве – желанный, благословенный плод любви супругов. И в семье они появляются естественным образом, а не по чьей-то «разнарядке». Но не будем на этом останавливаться – всё подробно проговорено в интервью. Резюмировать можно прекрасным афоризмом: лучшее, что может сделать отец для своих детей – полюбить свою жену.

4. «Даст Бог детку – даст и конфетку!»

Считаю ли я, что формула «даст Бог ребенка – даст и возможности его прокормить» – универсальна? Нет, не считаю. Утверждаю ли я, что эта формула никогда и нигде не работает? Нет, не утверждаю. И на собственном опыте, и на примере других семей многократно могу засвидетельствовать: да, Господь действительно «намерение целует» и неисповедимыми судьбами заботится о тех, кто несёт многодетные труды.

Но означает ли это, что мы вправе забывать о призыве Христа, прежде чем приступать к чему-то важному – подумать, взвесить объективные условия и возможности? «Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним, говоря: этот человек начал строить и не мог окончить? Или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот еще далеко, он пошлет к нему посольство просить о мире» (Лк. 14:28 – 32). Святитель Григорий Двоеслов пишет: «Мы должны наперед обдумывать все, что делаем». Это вовсе не отменяет подвига веры: мы никогда не сможем просчитать все «за» и «против», но когда нет очевидного решения, значит надо остановиться и подождать. В одном из египетских монастырей, где довелось недавно побывать, духовник обители предельно просто ответил на вопрос, как правильно принимать решения: «Если в решении есть мир, радость и любовь – его можно принимать. Если отсутствует хотя бы что-то одно – не следует, пока не появится очевидность». Формальный подход к неизбежности зачатия в жизни супругов исключает саму возможность этого – не побоюсь сказать! – духовного упражнения в рассудительности и принятия самого ответственного решения – за появление в мир человека.

Если в семье, где царит любовь между супругами, дети радостны и благодушны, а не хронически депрессивны, нет очевидных препятствий для умножения и расширения семьи – это великолепно! Можно только всячески приветствовать и поддерживать рождение очередных счастливчиков, которым повезло родиться именно в такой семье. И Бог – не сомневаюсь! – будет рядом с ними главным Помощником. Но если есть очевидные проблемы – генетически обусловленные заболевания, уже отразившиеся на здоровье других детей, крайне низкий доход семьи, хроническое переутомление супруги, алкогольная или наркотическая зависимость одной из сторон и тому подобное – не надо превращать зачатие очередного ребёнка в своеобразный вызов Господу Богу: «А вот на Тебе – помогай теперь! Не дал нам трехкомнатную квартиру при пятерых детях – теперь уж никуда не денешься, с шестым-то!» Вся жизнь христианина выстраивается не на провокациях по отношению к Господу Богу, а на тщательном вслушивании в Его волю – и понимании, что и как следует делать именно в данный момент нашей жизни, принимая с благодарностью ту реальность, в которой находишься. И здесь универсальных рецептов нет – да и зачем они, когда рядом постоянно Самый Главный Шеф-Повар нашей жизни?

Дети – это осколки былого рая, а не «слабое место Господа Бога», куда можно уверенно давить для получения новых бонусов. Он нас всех одинаково любит – и мало, и средне, и многодетных. Добрых и злых. Умных и тупых. Честных и лживых. Трудоголиков и лентяев. Не надо Его лишний раз подталкивать к проявлению любви – мы и так в ней просто купаемся.

5. Многодетность и рассудительность

Нет добродетели – или порока – n-детности: хоть много-, хоть мало-, хоть средне-… Но есть добродетель рассудительности, которая к «рациональному выбору», как это ни странно, не имеет никакого отношения. Умение рассуждать – не логически обосновывать и препарировать, а видеть ситуацию «сверху», если не «свыше» – это дар Божий, о котором надо просить каждому христианину – вне зависимости от уже имеющихся образований и ученых степеней. Диакрисис – рассуждение – это один из даров Святого Духа, способность отличать настоящее добро от мнимого, кажущегося. Ведь и враг рода человеческого всегда стремится нас вытолкнуть в крайности, надевая личину ангела света: можно падать не только назад, но и вперед. Беда не только когда убивают зачатых во чреве – но и когда берут на себя неподъёмный подвиг, от которого потом истощаются и впадают в отчаяние. Любая добродетель, взятая на себя без рассудительности – опасна и чревата последствиями. И никакой «заказ» – от кого бы он ни исходил – от государства, семьи, общины, прихода или кого угодно – не может подменить собой рассудительности: самим же придётся расхлёбывать!…

Не только католики – не кролики. Но и православные – не мышки!..

6. О личном.

Ни интервью, ни этой публикации не появилось бы, не окажись я в одночасье один, без супруги, с четырьмя детьми. И это – правда. Так бы и продолжалась наша классическая, вполне «шаблонная» православная семейная жизнь, с регулярными родами, уставшей супругой, и вечно отсутствующем на важных общецерковных мероприятиях супругом – худо-бедно, но семью всё же обеспечивавшем. Думаю, и детей было бы у нас значительно больше – к сегодняшнему дню. Но Бог судил иначе: почему-то Ему оказалось важным окунуть меня в ту роль, о которой я имел самое поверхностное, исключительно теоретическое представление. И теперь я могу ответственно сказать: дорогие много, средне- и малодетные матери! Все вы – умницы и подвижницы. Даже без всяких «если только…». Никакому мужику в страшном сне не приснится, что вы делаете ежедневно и ежечасно – при этом умудряясь из какого-то таинственного колодца черпать силы, вдохновение и любовь для этого жертвенного служения. Мы, мужчины – не такие. Мы так – не можем. Материнская любовь – это тайна. И только оказавшись в вашей «шкуре», начинаешь понимать, чего стоит для вас – ещё один ребёнок в семье. Даже отбросив материальную составляющую. Даже при наличии помощниц по хозяйству. Даже если вы пышете физическим здоровьем и как та некрасовская красавица, абсолютно психически устойчивы. И я очень хорошо помню эту позицию «главы семейства», который особо-то не заморачивается, а хочет ли его вторая половина ещё одних родов со всеми вытекающими – чадородием бо спасается! – но супружеские обязанности выполнять должна. «Даст Бог зайку – даст и лужайку!» А мы за неё ещё больше молиться будем и вешать себе на рясу звёздочки многодетности. Если только не помрёт она в очередных родах…

Теперь я знаю только одно: жена – это не «детородный механизм». И не просто «помощница» и «вдохновительница». Это такой же живой, уникальный, бесценный человек, как и ты сам. Которого уже не заменит никто. Ни тебе, ни вашим детям. И она вправе ожидать вдумчивого, ответственного и бережного отношения к себе – с полным уважением её права с тобой не соглашаться. В том числе и в вопросе о количестве детей. И забота о ней, о её душевном и телесном здоровье, о том, чтобы она была на самом деле безусловно счастлива рядом с тобой – несоизмеримо ни с какими призывами к нескончаемой череде рождений. Из чьих уст они бы ни исходили.

Протоиерей Павел Великанов Окошко к Богу Зачем нужна ежедневная молитва и как творить ее правильно?Негромкая тайна православной молитвы состоит в том, что она, как праща, отправляет человека к Богу, утверждал схиархимандрит Эмилиан (Вафидис). Как не промахнуться мимо цели? Как правильно совершать молитвенное служение? Как по-разному можно молиться и почему это надо делать? На эти вопросы отвечает протоиерей Павел Великанов. Все начинается с молитвы - Что такое молитва, в чем ее роль для человека и в церковном обиходе? - Молитва - это неотъемлемая часть любой религиозной культуры. Но к этому можно подойти с разных сторон. Мне больше всего нравится определение архимандрита Эмилиана, игумена монастыря Симонопетра на Афоне. В одной из проповедей он говорит, что молитва - это вытягивание ума к Богу, а через это и вытягивание всего человека. Это такое делание, целью которого является переустройство внутреннего мира человека. Эмилиан сравнивает молитву с пращой. В молитве человеческий ум натягивается и выстреливает прямо к Богу. И в этом выстреле человек становится другим. Происходят глубокие изменения в отношении человеческого «я» к миру, к самому себе, к Богу. Это наиболее сильный инструмент переориентирования человека. - Что значит переориентирование? - В обычном состоянии мы заняты собою, своими проблемами и переживаниями. Когда человек начинает молиться, неизбежно появляется объект молитвы, которым он сам не является. И это уже очень много. Это выводит человека за пределы его огромного «я», которое заполнило собой все мироздание. В этот момент человек подсознательно понимает, что Бог - это не я, а некто, объективно сущий вне моего сознания. Это что-то такое, что я не могу положить в карман и сказать, что это моя собственность. С настоящей молитвы к Богу начинается разворачивание человеческой личности в ее нормальное состояние из состояния эгоистического магнетизма, когда все, что человек ни делает, неизбежно возвращается к нему самому. Именно поэтому молиться всегда трудно. Даже святые до конца своих дней принуждали себя к молитве. Для многих кажется странным призыв Церкви трудиться в молитве, но это неизбежно. Точно так же, как спортсмен должен заставлять себя трудиться во время тренировок, иначе какой он спортсмен, христианин прилагает труд к тому, чтобы себя вкручивать штопором в молитву, даже когда не хочется. И это совершенно нормально. Если этого нет, всего остального тоже не будет. - Нужно ли принуждать себя к молитве? - Конечно. Молитва - это то, что вызывает естественный бунт падшего человеческого естества, потому что нечто претендует на разрушение абсолютной диктатуры самодостаточности человека. Какие бывают молитвы - Молитва есть общение человека с Богом. Она необязательно должна быть словесной. Она может быть умной, может быть молитвой-состоянием, может быть деланием. Если говорить о том опыте молитвы, который существует среди монашествующих, об исихазме и его родоначальнике, преподобном Григории Синаите, который подвизался на Святой горе Афон на рубеже XII-XIII веков, то это совершенно определенное явление. Это молитвенное служение связано с Иисусовой молитвой, которая в монашеской практике совершается постоянно, по четкам. Она представляет собой очень краткую формулу - всего 5 слов. По-гречески это звучит так: «Кирие Иису Христе элейсон ме». Русский вариант молитвы длиннее: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Эта молитва творится устно и очень быстро. Когда человек регулярно ее произносит, она читается на вдохе и выдохе и связана с дыханием. Постепенно эта молитва переходит в категорию умной молитвы, когда она звучит внутри независимо от того, чем человек занимается. Это совершенно особенная практика, обязательно требующая общения с опытным духовником. Представьте, что в пространстве вашего внутреннего мира идет некий постоянный процесс, который становится доминантой внутренней жизни. Это можно сравнить с окошком, которое человек старается держать открытым. Молитва - это окошко из нашей самодостаточности, из этой душной комнатки. Если держать окно открытым, туда проходит свежий воздух Божественной силы и есть чем дышать. - Есть ли другие разновидности молитвы? - Видов молитвы, конечно, множество. Есть такое понятие - предстояние человека перед Богом, когда ум настолько увлечен Богом, настолько влюблен в Божественное, что все остальное ему как-то мало интересно. И даже когда человек занимается совершенно другими вещами, основной фокус его внимания все равно остается в глубине этого предстояния. Это хорошо понимают люди, которые были сильно влюблены. Сам факт, что ты любишь, уже является мощным источником вдохновения. И чем бы человек ни занимался, он все равно согревает свой внутренний мир этим огонечком. То же самое касается непрестанной молитвы. Цель всякой молитвы - это именно согревание сердца. Не получение экстатического удовольствия путем изменения сознания, а радость от того, что ты живешь правильно и праведно. У отцов встречается часто такое понятие, как сведение ума в сердце. Это особое состояние, когда при постоянном произнесении молитвы вовлекается человеческое сердце как вместилище личности, некая сердцевина нашей жизни. Когда это происходит, человек настраивается на волну богообщения, его состояние допускает глубинное и непосредственное общение с Богом. - Иисусова молитва - это монашеский опыт, простому мирянину недоступный? - Ничего подобного. Я знаю многих прихожан, которые Иисусову молитву практикуют. Этому ничто не препятствует. Сидит человек в офисе, занимается работой, не требующей предельного напряжения сил, и тихо про себя творит Иисусову молитву. С. И. Фудель в своей замечательной книге «У стен Церкви» описывает некоего швейцара, который уже в советское время работал в гостинице, стоял в дверях, носил чемоданы, и при этом у него был дар непрестанной молитвы. Как молиться правильно - Здесь все очень индивидуально. Очевидно одно - режим должен быть. Человек, который ждет, что настанет время, когда он освободится от житейских попечений, и благословенная харизма непрестанной молитвы посетит его, - такой человек никогда не будет молиться. Поэтому есть определенное правило утренних и вечерних молитв, молитвы, связанной с богослужением. Самое главное, к чему должен приучиться человек, - это к еженедельному посещению храма во время Божественной литургии. Самая правильная молитва - молитва благодарения, созидания Церкви как общности людей вокруг Христа. Это самое тяжелое. Множество людей готовы молиться дома, но вот регулярно ходить в храм - это тяжело. Всех прихожан можно четко разделить на две категории: те, кто еженедельно ходят в храм, и те, кто ходят в храм, когда душа лежит. Это две совершенно разные категории людей по пониманию веры. Когда человек приходит в храм, он поверяет правильность своего внутреннего состояния тем духом, которым живет Церковь. Он как бы опускает себя, как огурец, в рассол и вылезает оттуда малосольным огурчиком с определенным вкусом и запахом. А так он может в холодильнике лежать долго и даже не протухнуть, но в нем не будет этого аромата, этого вкуса. Это первое и самое основное. Второе - я сторонник, чтобы молитвенное правило у каждого человека было индивидуальное, с учетом обстоятельств его жизни. Одно дело, когда человек нигде не работает. Другое дело, когда человек занят на производстве. Третье - многодетная мать, у которой семеро по лавкам. Четвертое - человек творческой профессии, который делает что хочет и когда хочет. Эти обстоятельства должны обсуждаться с духовником, который и определяет объем молитвенного правила. Молитвенное правило - это ежедневные гаммы, которые, если не играются, то пальцы атрофируются, и на занятии ты ничего не сыграешь - не говоря уже про концерт. - А в чем состоят правила? - Во-первых, молитва совершается перед святым образом, перед иконой. Правильно, когда этот образ близок человеку, вызывает определенные переживания. Это своего рода ключ к разговору с Богом. Плохо, когда человеку приходится заставлять себя смотреть на образ, потому что он ему чужой. Образ не должен быть чужим. В отличие от католической мистической духовной практики православие настаивает на отсутствии какого бы то ни было фантазирования во время молитвы. Молитва с закрытыми глазами не приветствуется. Ум не терпит пустоты. Мы вперяем свой взгляд в образ иконы, и это есть то пространство, перед которым мы молимся. Мысль не должна гулять. Надо сфокусировать сознание перед этим образом. Следующее правило - предельное сосредоточение на словах молитвы. Ум должен уходить от любых воспоминаний, размышлений. Он должен, как схиархимандрит Эмилиан пишет, вытягиваться к Богу в молитве с тем, чтобы только слова молитвы структурировали человеческую душу по направлению к Богу. Кроме того, желательно и правильно молитву творить вслух. Когда молитва творится вслух, она задействует не только наши речевые рецепторы, но и слух. От такой молитвы сложнее отвлечься, чем когда вы ее творите про себя. Умная молитва творится про себя, но о ней можно говорить, когда у человека есть уже определенный навык и он может продолжительное время быть собранным и никуда глазами не убегать. И еще одно требование молитвы - это отсутствие искусственного подогревания эмоций. Эмоции здесь не являются самоцелью. Никакого экстаза. Мы выполняем свой труд по отношению к Богу. Я вспоминаю эпизод из жизнеописания одного из валаамских подвижников. Когда ему очень хотелось молиться, он откладывал четки, шел во двор, рубил дрова, занимался разными житейскими попечениями. А когда он готов был делать все что угодно, только не молиться, вот тогда он брал свои четки и молился. Он объяснял это так: когда я молюсь и получаю от этого утешение душевное, можно очень легко это утешение принять за Бога и оказаться в состоянии прелести - вместо того, чтобы быть предельно открытым действию Божественной благодати, ты просто захлопываешься. Ты оказываешься самодостаточным - и всё. Это и будет тот самый духовный тупик, о котором многие отцы предупреждали. Почему возгревание какой бы то ни было чувственности в молитве категорическим образом отсекается? Почему в храме читают монотонно? Почему даже партесное пение* в храме звучит скромнее, нежели пение оперное? Потому что в молитве нужно открыться не эмоциям, а совершенно другим переживаниям. Когда я попадаю на греческую службу и там начинают петь, я почти физически чувствую, как меня за шкирку взяли, пинка дали, и вот - я уже лечу. И ты понимаешь, что летишь не потому, что ты такой хороший и крылья у тебя натренированные, а потому, что эта храмовая стихия тебя берет и увлекает. Там нет никакой чувственности. Там есть экзистенция - глубинное переживание предстояния человека перед Богом, а все чувственное наше, оно где-то сбоку идет. В чем польза молитвы - Молитва - это событие, не приносящее очевидной пользы. Результат молитвы если и будет, то не скоро, и поначалу кажется, что он не очевиден. Если называть все своими именами, для многих молитва кажется бесполезной тратой времени. Логика здесь понятная: неужели Бог Сам не знает, что мне надо, зачем Богу надоедать просьбами? Что я ему скажу? Господи, давай-ка, решай мои проблемы? И вот здесь мы подходим к очень важной вещи - значимости нашего участия в духовной жизни. Делая что-то, мы сами делаемся. Молитва выступает не просто как некая техника выпрашивания благ. Молитва- это соработничество. Когда Господь говорит «просите и дано будет вам», Он это говорит не потому, что просто так дано не будет. У преподобного Исаака Сирина есть интересные слова о том, что сын у отца своего уже не просит хлеба, но домогается большего и лучшего в доме своего Отца. В Евангелии сказано: не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться… Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф 6:25–33). Эта установка показывает, что, даже когда мы что-то просим у Бога, мы не ставим себя в положение просителей у некоего вредного господина. Все с точностью до наоборот. Бог хочет, чтобы мы научились молиться, потому что в молитве мы становимся соработниками, мы включаемся в процесс сотворчества. Нам дается право своим произволением участвовать в решении Божественных судеб мира. Нам дается право быть Его консультантами, советниками, кем угодно. - Все в руках Божьих, но, если ты просишь, что-то меняется? - Самый яркий пример здесь - это история пророка Ионы в Ниневии. Бог отправляет Иону в Ниневию сказать, что скоро она полностью погибнет, ибо таков суд Божий. Приговор уже вынесен, всё. Иона это объявляет. Но неожиданно ниневитяне каются, меняют свою жизнь, и ничего не происходит - Бог отменяет приговор. А Иона выглядит обманщиком: что за пророк, который пророчествует, а ничего не происходит? Тут за одну ночь вырастает над Ионой некая тыква, и он спасается под нею от палящего солнца пустыни. На следующую ночь тыква засыхает, и он оказывается опять под палящим солнцем. И это его просто добивает! В полном непонимании он вопиет к Богу и просит смерти. И тут ему Господь говорит: вот смотри, тебе было жалко эту тыкву, которую не ты садил, не ты поливал? А Мне ли не пожалеть этих несчастных ниневитян, среди которых более ста двадцати тысяч человек, которые не умеют отличить правой руки от левой? То есть Бог не формальный закон, где все предрешено и наше участие ничего не меняет. Почему христианство всегда категорически против какого бы то ни было фатума, рока? Потому что в пространстве нашей жизни мы отвечаем за то, куда дальше наша жизнь пойдет. Другое дело, что Бог вне этого пространства, вне этого времени. Он знает, что будет, но Он не предопределяет наш выбор. В своем времени, в своем месте мы действительно свободны, и поэтому ответственны. - И молитва тоже оказывается вариантом свободы выбора? - Да. И как показывает огромное количество чудес, молитва имеет силу. Она работает. - Вы можете привести пример? - У меня очень много подобных примеров. Ну вот свежий случай. Мой друг Алексей как-то звонит и говорит: у нас беда, жена беременна вторым ребенком, и при обследовании на УЗИ выяснилось, что у ребенка некий дефект позвоночника. Врачи говорят, что надо делать аборт, ребенок гарантированно родится инвалидом, ни ходить, ни сидеть не сможет. А срок уже большой, шесть или семь месяцев. Во всем мире есть одна единственная клиника в Швейцарии, где делают операции внутриутробно, и там готовы рискнуть ее оперировать. Это, естественно, требует огромных денег. А время-то идет. Есть всего 2 недели, в течение которых операция должна быть проведена. То есть моему другу надо найти 3-4 миллиона рублей в течение недели. Это нереально! Он обычный научный сотрудник Института востоковедения. Я посоветовал ему обратиться в благотворительный фонд «Предание». И вот, представьте себе - за неделю была собрана сумма в полтора раза больше, нежели требовалось. И, конечно, все молились. Он не верил, что это возможно. Но они с женой поступили очень правильно: делай все, что можешь, а остальное предай в руки Бога. В итоге операция была проведена, ребенок родился совершенно здоровый. Я его крестил неделю тому назад. - Нет ли тут соблазна вступить с Богом в товарно-денежные отношения? В 1990-е годы в моем родном городе появились адвентисты, которые очень многих собрали под свои знамена простым тезисом: молись, не пей, не кури - и будет тебе двухкомнатная квартира. Они были так убедительны! - И как? - Ну, не всем досталась квартира. Но народ все равно просил. - Да, соблазн. У меня личное отвращение к такому подходу. В этом есть некий механицизм - если я сделаю то-то и то-то, то Бог неизбежно сделает то-то и то-то. Но в этом отсутствует самое главное - любовь, возможность любви. Если Бог - это такой закон, при соблюдении которого ты с неизбежностью самого закона получишь какой-то результат, - это далеко от христианства. В христианстве акцент делается на то, что между человеком и Богом должны быть личные отношения. Эти отношения предполагают веру как область бесконечных рисков, способность ввериться тому, ответ от которого ты можешь получить не такой, как ты ожидаешь. - Но Вы говорите о чудесах? Значит, адвентисты правы? - Я думаю, что в этом есть некое сознательное понижение уровня отношений. Вот представьте, вы приходите к какому-то очень известному литератору, очень состоятельному человеку. У вас есть возможность с ним пообщаться. И вот перед вами два пути. Первый путь - это рассказать ему, какой вы бедный, несчастный и сколько вы могли бы сделать, если бы у вас появилась двухкомнатная квартира. А второй вариант: вы просто общаетесь с ним и пытаетесь получить то, что несоизмеримо ни с какими квартирами, потому что он великий литератор, глубокий человек, вы можете войти с ним в некий душевный резонанс, и даже качество жизни вашей может измениться просто потому, что этот человек прошел концлагеря, знает, почем фунт лиха и у него такой опыт, какого вы ни в какой книжке не вычитаете. Мне кажется, если общение с Богом низводить до выпрашивания какого-то конкретного житейского блага, это значит обращаться не к тому и не с тем. Бог не запретил нам просить у Него. Но при этом мы должны добавлять: да будет воля Твоя, потому что Бог - это не инструмент нашей собственной жизни, а цель. Само общение с Ним - это наша цель. Если я дружу с человеком, который имеет большие финансовые возможности, я никогда не буду его просить. Почему? Потому что тем самым я покажу, что мне он интересен только как денежный мешок. А это уже - не любовь, а пользование. - Говорят, вот зуб болит, надо помолиться такому-то святому. В этом есть смысл? - Смысл, конечно, в этом есть, но гораздо меньший, нежели традиционно считается. Все-таки святые для нас - это не альтернативные божества, более доступные, чем огромный, недоступный Бог, как это происходит в язычестве. Нет, святые - это скорее спутники, близкие по времени и обстоятельствам люди, но никоим образом не подмена Бога. К ним человеку проще обращаться, нежели молиться Христу. Но это неправильно, потому что вся жизнь Церкви вращается вокруг Христа. У нас нет никакой альтернативной святости, кроме Бога. И даже обращаясь к святому, мы все равно обращаемся к Богу, чтобы через этого святого нам была оказана помощь. И вот тут мы возвращаемся к теме соработничества. Церковь верит, что Бог дает святым некую благодать, право выступать ходатаями перед Ним в тех или иных нуждах. Это опять-таки не альтернатива, а соработничество. - Чем христианская православная молитва отличается от других духовных практик, медитации, например? - Тем, что средоточие христианской молитвы - это Бог. Не наши переживания, не просветление сознания, а именно Бог. Идея преображения человеческого существа в формате молитвы является первичной. Я, конечно, не специалист в глубинах буддийских, но из знакомства с техниками йоги я понял, что все равно речь идет о концентрации человека вокруг его личности. Нет там этого перехода личности в вечность. Задача молитвы какая? Чтобы в человеке восторжествовал Христос. В молитве мы вступаем в глубинный резонанс с волей Божией. Это радость от того, что тебя ведут, что ты согласен с тем, Кто ведет, ты сам за Ним идешь, куда бы Он ни пошел. Беседовала Ольга Андреева