Умершие после пасхи попадают в рай. Когда можно исповедоваться перед Пасхой? Почему нельзя красить яйца до года

Во вре-мя Страст-ной неде-ли, Пас-хи, а за-тем всей Свет-лой сед-ми-цы усоп-шие глас-но не по-ми-на-ют-ся. Про-дол-жа-ет-ся по-ми-но-ве-ние на Ли-тур-гии: за про-ско-ми-ди-ей, на су-гу-бой ек-те-нии («о всех преж-де по-чив-ших»), а так-же в тай-ных мо-лит-вах по-сле за-до-стой-ни-ка, - так да-же на Пас-ху мо-лят-ся об усоп-ших.

Но са-ма Пас-ха Гос-под-ня ― это празд-ник по-бе-ды над смер-тью, да-ро-ва-ние Хри-стом жиз-ни веч-ной все-му ро-ду че-ло-ве-че-ско-му. И в та-кие свет-лые дни по-ми-но-ве-нию усоп-ших при-да-ет-ся осо-бый от-те-нок.

Об-ря-до-вое по-ми-но-ве-ние на-чи-на-ет-ся по-сле Фо-ми-ной неде-ли

По-не-дель-ник Ра-до-ни-цы (сле-ду-ю-щая сед-ми-ца по-сле Свет-лой) ― это пер-вый день, ко-гда, соб-ствен-но, со-вер-ша-ет-ся ря-до-вое за-упо-кой-ное по-ми-но-ве-ние.

С са-мой древ-но-сти опи-са-на тра-ди-ция, ко-гда по-сле Пас-халь-ных тор-жеств хо-ди-ли на клад-би-ща. Но для че-го? Преж-де все-го, для мо-лит-вы.

В на-ши же дни по-ход на клад-би-ще ― ско-рее, некий по-вод для «ма-ев-ки», «пик-ни-ка на обо-чине», а так-же и для встре-чи с даль-ни-ми род-ствен-ни-ка-ми, ко-то-рых ви-дишь раз в го-ду. Ну и по-вод по-кра-со-вать-ся пе-ред од-но-сель-ча-на-ми, чтобы быть «как все», или да-же «луч-ше всех».

Ес-ли уж речь идет о тра-пе-зе, как о древ-ней-шем цер-ков-ном уста-нов-ле-нии, то смысл ее со-сто-ит в ми-ло-стыне. Как ска-за-но в Еван-ге-лии: «Ко-гда де-ла-ешь обед или ужин, не зо-ви дру-зей тво-их, ни бра-тьев тво-их, ни род-ствен-ни-ков тво-их, ни со-се-дей бо-га-тых, чтобы и они те-бя ко-гда не по-зва-ли, и не по-лу-чил ты воз-да-я-ния. Но, ко-гда де-ла-ешь пир, зо-ви ни-щих, увеч-ных, хро-мых, сле-пых, и бла-жен бу-дешь, что они не мо-гут воз-дать те-бе, ибо воз-даст-ся те-бе в вос-кре-се-ние пра-вед-ных» ().

Та-ких лю-дей зва-ли, чтобы они по-мо-ли-лись об усоп-ших. К при-ме-ру, мать бла-жен-но-го Ав-гу-сти-на, по мест-но-му обы-чаю, с ра-до-стью ва-ри-ла ка-шу и кор-ми-ла ею ни-щих, тво-ря ми-ло-сты-ню во бла-го ду-шам усоп-ших.

Смысл по-хо-да на клад-би-ще, ― это, преж-де все-го, мо-лит-ва

Ещё бо-лее важ-но - прий-ти в этот день в цер-ковь на служ-бу и по-мо-лить-ся об усоп-ших. Да-же в неболь-ших при-ход-ских хра-мах бо-го-слу-же-ния все рав-но со-вер-ша-ют-ся - пусть да-же и не Ли-тур-гии, а толь-ко па-ни-хи-ды. А при-дя в Ра-до-ни-цу на клад-би-ще (втор-ник вто-рой сед-ми-цы по-сле Пас-хи), на мо-ги-лы близ-ких, не сле-ду-ет де-лать то-го, что оскорб-ля-ет их па-мять, да и Са-мо-го Бо-га.

На-при-мер, сей-час тра-ди-ци-он-ным «ат-ри-бу-том» по-ми-но-ве-ния ста-ло рас-пи-ва-ние на мо-ги-лах ал-ко-голь-ных на-пит-ков. Это нон-сенс, та-ко-го быть не долж-но. На-став-ле-ние рю-мок, вы-ли-ва-ние вод-ки в мо-ги-лу, по боль-шо-му сче-ту, ― яв-ное от-вер-же-ние Еван-гель-ских норм. Ведь ска-за-но, что Цар-ство Бо-жие ― это не пи-ща и пи-тие (). По-лу-ча-ет-ся, на-ми ру-ко-во-дит ти-пич-ное язы-че-ское пред-став-ле-ние о том, что по-кой-ник дол-жен есть и пить.

С дру-гой сто-ро-ны, без-от-каз-но «сра-ба-ты-ва-ет» яв-но нехри-сти-ан-ское по-ня-тие о том, что ес-ли мы тут пьем, едим и ве-се-лим-ся, зна-чит, и по-кой-ни-ку «там» хо-ро-шо. Как не по-смот-реть, язы-че-ство, да и толь-ко.

А ведь глав-ное на Ра-до-ни-цу ― это по-мя-нуть, то есть, по-мо-лить-ся о по-чив-ших, а не на-сы-тить-ся и упить-ся. Пьян-ствуя же, мы сви-де-тель-ству-ем о том, как не лю-бим на-ших усоп-ших.

По-ми-ная усоп-ших, луч-ше сде-лать все пра-виль-но - по-Еван-гель-ски

На-вер-ня-ка каж-дый зна-ет, где непо-да-ле-ку жи-вет ста-ру-ха, для ко-то-рой бу-хан-ка бе-ло-го хле-ба ― уже ла-ком-ство, по-то-му что она не в со-сто-я-нии его се-бе ку-пить. Где-то жи-вут вдо-вы, си-ро-ты, ин-ва-ли-ды… Пой-ти в этот день к ним, при-не-сти им что-то по-ку-шать, убрать у них до-ма ― эти де-ла ми-ло-сер-дия при-не-сут и нам са-мим, и ду-шам на-ших усоп-ших род-ных го-раз-до боль-ше поль-зы, неже-ли соб-ствен-но тур-по-ход на клад-би-ще.

Ведь по-мо-лить-ся об усоп-ших мож-но в лю-бом ме-сте, в лю-бое удоб-ное вре-мя - а уж осо-бен-но в хра-ме Бо-жи-ем. Но сде-лать доб-рое де-ло и по-про-сить, чтобы по-мо-ли-лись об упо-ко-е-нии ра-ба Бо-жье-го имя-рек ― вот са-мое луч-шее про-ве-де-ние Ра-до-ни-цы.

Итак, смысл тра-пезы ― это ми-ло-сты-ня, наш по-ход на клад-би-ще ― для мо-лит-вы. А у нас по-лу-ча-ет-ся, что та-кие «по-хо-ды» пре-вра-ти-лись в бес-смыс-лен-ную тра-ди-цию, ко-гда не все по-ни-ма-ют ее смыс-ла и пред-на-зна-че-ния.Для че-го это все? Ну дру-гие идут, и мы идем. Не дай Бог быть ху-же ко-го-то!

По-ход на клад-би-ще имен-но в пас-халь-ные дни не име-ет смыс-ла. Цер-ковь для все-го уста-нав-ли-ва-ет свое вре-мя: вре-мя по-ми-нать усоп-ших, и вре-мя ра-до-вать-ся по-бе-де над смер-тью.

Пас-халь-ная сед-ми-ца ― это по-бе-да над смер-тью, и да-же в цер-ков-ном уста-ве ска-за-но, что ес-ли на пас-халь-ную сед-ми-цу вы-па-да-ет тре-тий, де-вя-тый или со-ро-ко-вой день пре-став-ле-ния усоп-ше-го, по-ми-на-ние пе-ре-но-сит-ся.

Мо-лит-ва, ми-ло-сты-ня, воз-дер-жа-ние от язы-че-ских обы-ча-ев ― вот это ос-нов-ное.

Су-ще-ству-ет тра-ди-ция - при-гла-шать на мо-ги-лы свя-щен-ни-ка

В се-лах, как пра-ви-ло, ни-кто ни-ку-да не спе-шит, свя-щен-ник со-вер-ша-ет об-щую па-ни-хи-ду, и мо-жет по-дой-ти к каж-дой мо-ги-лоч-ке, спеть «Со свя-ты-ми упо-кой» или от-слу-жить ли-тию. В го-ро-дах с этим слож-нее. Огром-ные клад-би-ща, и род-ствен-ни-ков за-ча-стую при-хо-дит-ся по ты-ся-че на свя-щен-ни-ка. Как быть?

В этом во-про-се скры-ва-ет-ся еще один нема-ло-важ-ный ню-анс по-ми-но-ве-ния усоп-ших. Ес-ли уж мы при-шли на клад-би-ще, глав-ное - чтобы серд-це бы-ло об-ра-ще-но к Бо-гу, и в нем зву-ча-ла мо-лит-ва. Но не долж-но быть тще-слав-но-го же-ла-ния, чтобы вот имен-но «к мо-ей мо-ги-лоч-ке» по-до-шел ба-тюш-ка, имен-но у мо-е-го род-ствен-ни-ка от-слу-жи-ли.

Бог не счи-та-ет мет-ры бли-зо-сти свя-щен-ни-ка до мо-ги-лы усоп-ше-го, и уж тем бо-лее Бог не со-чув-ству-ет на-ше-му тще-сла-вию. Ес-ли хо-чет-ся, чтобы имя по-чив-ше-го срод-ни-ка или близ-ко-го че-ло-ве-ка бы-ло воз-не-се-но в мо-лит-вах, для это-го есть Ли-тур-гия, осо-бые дни по-ми-но-ве-ния, есть и лич-ное чте-ние Псал-ты-ри ― все это боль-шое уте-ше-ние для душ усоп-ших.

Вспом-ни-те ис-то-рию Ки-е-во-Пе-чер-ской Лав-ры, ко-гда на пас-халь-ное при-вет-ствие пре-по-доб-но-го Ди-о-ни-сия свя-тые от-цы, в пе-ще-рах по-чи-ва-ю-щие, от-ве-ти-ли «Во-ис-ти-ну Вос-кре-се!». По-че-му бы и нам, при-дя с мо-лит-вой на клад-би-ще, не ска-зать на-шим усоп-шим «Хри-стос Вос-кре-се!», про-чи-тать у мо-гил-ки Пас-халь-ный ка-нон, сти-хи-ры Пас-хи. Это дей-стви-тель-но ду-хов-ная ра-дость, ко-то-рой мы де-лим-ся с успо-ши-ми.

К во-про-су о «гроб-ках», «крас-ных гор-ках», «чер-ных неде-лях»

Эти дни не от-но-сят-ся к ка-те-го-рии об-ще-цер-ков-ных устав-ных по-ми-наль-ных дней, но обы-чай име-ет на-столь-ко ши-ро-кое рас-про-стра-не-ние, что стал прак-ти-че-ски по-все-мест-ным. Его си-ла ве-ли-ка чрез-мер-но, и его зна-че-ние в «на-род-ном со-зна-нии» по-рой пре-вос-хо-дит все обыч-ные ро-ди-тель-ские суб-бо-ты.

Се-го-дня Ра-до-ни-ца ста-но-вит-ся все ме-нее и ме-нее цер-ков-ной. На-про-тив: всё бо-лее на-пол-ня-ет-ся язы-че-ски-ми и про-сто про-ти-во-цер-ков-ны-ми обы-ча-я-ми и по-ня-ти-я-ми. Для боль-шин-ства Ра-до-ни-ца - ма-ло-по-нят-ный ри-ту-ал: ни-кто тол-ком не зна-ет, что оно озна-ча-ет, но на клад-би-ще идут прак-ти-че-ски все.

В на-ро-де его име-ну-ют «гроб-ка-ми», «крас-ной гор-кой», а са-му Ра-до-ни-цу «чер-ной неде-лей». Ре-гио-наль-ных осо-бен-но-стей пре-ве-ли-кое мно-же-ство, рав-но как и на-зва-ний по-ми-наль-ных дней ― «еже по обы-чаю».

Неосо-знан-ные обы-чаи

В со-цио-ло-гии 20-25 лет ― это по-ко-ле-ние. Со-вет-ское вре-мя «вы-би-ло» из цер-ков-ной тра-ди-ции це-лых три по-ко-ле-ния. Опре-де-лен-ные зна-ния мож-но бы-ло бы пе-ре-дать от ба-буш-ки к внуч-ке, но через три по-ко-ле-ния ― это ма-ло-ве-ро-ят-но. Пра-во-слав-ные тра-ди-ции ис-чез-ли, а что-то на-нос-ное оста-лось. И ко-гда со-вер-ша-ют-ся по-ми-на-ния, боль-шин-ство совре-мен-ни-ков вряд ли мо-жет чет-ко от-ве-тить, для че-го то или иное де-ла-ет-ся.

Вот, на-при-мер, вспом-ни-те обы-чай в се-ле, ко-гда несут гроб и оста-нав-ли-ва-ют-ся на пе-ре-крест-ках. Для че-го? Де-ло в том, что рань-ше во вре-мя несе-ния гро-ба с усоп-шим от до-ма к хра-му для от-пе-ва-ния на каж-дом пе-ре-крест-ке со-вер-ша-лась ли-тия, чи-та-лось Еван-ге-лие за упо-кой (во мно-гих мест-но-стях Укра-и-ны этот доб-рый обы-чай со-хра-нил-ся). Это очень хо-ро-шо, очень по-учи-тель-но, всё се-ло воль-но-неволь-но мо-лит-ся…

А в со-зна-нии боль-шин-ства лю-дей остал-ся лишь фраг-мент обы-чая: несут по-кой-ни-ка, на пе-ре-крест-ке оста-но-ви-лись, а для че-го - неве-до-мо. И та-ко-го очень мно-го.

Даль-ше. Да-же и в не очень ве-ру-ю-щих се-мьях в со-вет-ские вре-ме-на ста-вил-ся порт-рет по-кой-но-го, воз-ле ко-то-ро-го за-жи-га-лась све-ча. Хо-тя по ло-ги-ке ве-щей ― све-ча за-жи-га-лась пе-ред ико-ной. И та-ких при-ме-ров мас-са…

Да-же ми-ло-сты-ня пре-вра-ти-лась в ка-кой-то стран-ный ри-ту-ал раз-да-я-ния кон-фет: дет-ки на Ра-до-ни-цу хо-дят по клад-би-щу с ку-леч-ка-ми, а им го-ра-ми скла-ди-ру-ют кон-фе-ты, пе-че-нье, фрук-ты. При этом щед-рые «по-да-те-ли» ни на се-кун-ду не за-ду-мы-ва-ют-ся: за-чем это? Идея хо-ро-шая, это ж ми-ло-сты-ня! Но по боль-шо-му сче-ту это пре-вра-ти-лось в раз-вле-че-ние.

Что уж го-во-рить о бу-тыл-ках, со-би-ра-е-мых мест-ны-ми «тру-же-ни-ка-ми ты-ла» по-сле вы-пи-ва-ния остав-лен-ных на мо-гил-ках «ри-ту-аль-ных ста грам-мов»… Вы-хо-дит, мы соб-ствен-но-руч-но по-мо-га-ем па-да-ю-щим упасть?

Что по-ду-ма-ют лю-ди…

Пред-ставь-те, сколь-ко долж-но прой-ти лет, чтобы лю-ди, чи-та-ю-щие эти стро-ки, со-гла-си-лись с тем, что здесь ска-за-но, и это-му на-учи-ли де-тей.

Но в от-вер-же-нии язы-че-ских тра-ди-ций для мно-гих скры-ва-ет-ся ужас-ный и очень бо-лез-нен-ный во-прос: «А что лю-ди по-ду-ма-ют, что ска-жут?»

…Умер один из мо-их род-ных. Сра-зу по-шли рас-спро-сы, на-до ли за-ве-ши-вать зер-ка-ла? - Нет, в этом нет смыс-ла; зер-ка-ла не за-ве-си-ли. А что вил-ки в ка-че-стве сто-ло-вых при-бо-ров нель-зя класть на стол по-ми-наль-ной тра-пезы? - Мож-но, по-ло-жи-ли на сто-ле вил-ки. И всё, про-блем не бы-ло!

Итак, мы са-ми мно-гое про-во-ци-ру-ем, без-дум-но со-гла-ша-ясь с окру-жа-ю-щи-ми и по-вто-ряя чу-жие ошиб-ки. Все го-во-рят: на-до ид-ти на клад-би-ще, - пой-дем и мы. Все го-во-рят, на-до по-ста-вить рюм-ку, - по-ста-вим и мы. Все го-во-рят, на-до раз-дать кон-фе-ты, - раз-да-дим и мы…

Мо-жет, не нуж-но бо-ять-ся стать «бе-лой во-ро-ной» - не лить по при-ме-ру со-се-дей вод-ку на мо-ги-лу, не осквер-нять па-мять по-чив-ших по-пой-ка-ми и об-жор-ством, спо-кой-но тво-рить ми-ло-сты-ню на фон об-ще-го нетрез-во-го ве-се-лья?

Так, на-вер-ное, по-сту-пать луч-ше, неже-ли устра-и-вать пас-халь-ные де-бо-ши.

За-чем свя-щен-ник на клад-би-ще?

Мо-лит-вы над гро-бом, на мо-ги-ле усоп-ше-го со-вер-ша-лись все-гда. Так что се-го-дня Цер-ковь ни на йо-ту не от-хо-дит от то-го, что де-ла-лось 10-15 ве-ков на-зад.

В этом, кста-ти, мо-жет быть и мис-си-о-нер-ский смысл. Од-но де-ло, ко-гда си-дит пря-мо-та-ки ком-паш-ка лю-дей, вы-пи-ва-ю-щих воз-ле мо-ги-лы, и дру-гое - ко-гда при-шед-ший свя-щен-ник у мо-ги-лы про-из-но-сит свя-щен-ные сло-ва, про-из-но-сит свя-щен-ные пес-но-пе-ния. Для мно-гих ― это жи-вая про-по-ведь. Без свя-щен-ни-ка по-се-ще-ние клад-би-ща есть сле-до-ва-ние непо-нят-но-му ри-ту-а-лу, а так кто-то по-мо-лит-ся, пусть и неосо-знан-но, а кто-то за-ду-ма-ет-ся о Веч-ном.

При-сут-ствие свя-щен-ни-ка на клад-би-ще име-ет так-же и некий дис-ци-пли-нар-ный эф-фект, ко-гда и вы-ру-гать-ся стыд-но бу-дет, и го-лос по-вы-сить, и пес-ню спеть - все-та-ки ба-тюш-ка ря-дом. Так что на-ли-чие свя-щен-но-слу-жи-те-ля по-мо-га-ет обла-го-ра-жи-вать эту за-ча-стую ди-кую сре-ду.

От се-дой древ-но-сти хри-сти-ане в по-сле-пас-халь-ные дни при-хо-ди-ли для осо-бен-ных мо-литв на мо-ги-лы усоп-ших хри-сти-ан. И се-го-дня важ-но, чтобы из обы-ча-ев Ра-до-ни-цы ушло все на-нос-ное, язы-че-ское, чтобы всё, про-ис-хо-дя-щее на клад-би-щах в эти дни, про-ис-те-ка-ло бы из хри-сти-ан-ской люб-ви к по-кой-ным, а не из же-ла-ния сде-лать «как у лю-дей» или из про-сто-го тще-сла-вия.

Чем боль-ше бу-дет нас, пра-во-слав-ных, тем боль-шая ве-ро-ят-ность то-го, что ра-но или позд-но клад-би-ща пре-вра-тят-ся в свя-щен-ные ме-ста мо-лит-вы, а не пре-воз-но-ше-ний и уве-се-ле-ний.

Епи-скоп Фила-рет (Зве-рев)

Священник Валентин Уляхин, доктор экономических наук, доцент, преподаватель кафедры Священного Писания Ветхого и Нового Завета ПСТГУ, рассказал сайту “Православие и мир” о поминовении усопших на Страстной и Пасхальной седмицах.

Записал Александр Филиппов

Перефразируя слова Господа Иисуса Христа, можно сказать, что «усопших всегда имеете, а Меня не всегда». Мы усопших всегда имеем, а Страстная и светлая седмицы бывают один раз в году. Церковь это единое Тело Христово и мы едины со всеми христианами в пространстве, но также и во времени. Мы молимся за усопших, потому что мы их любим и мы едины с ними во Христе. Любовь – это подвиг самоотвержения и Устав, руководствуясь любовью, налагает такой подвиг, ограничение, общую епитимию, на поминовение усопших в этот период. На Страстной седмице мы вспоминаем Его Тайную вечерю, суд Пилата, крестные страдания, и должны все свои мысли посвящать этому. А на Пасху мы радуемся тому, что Христос воскрес и победил смерть, и эта радость тоже заменяет нам собой все.

Есть три уровня молитвы: келейная, общецерковная и молитва священника перед престолом. Что касается келейного правила, христианин может всегда молиться за усопших, даже на Пасху, сколько просит сердце. Второй уровень – общецерковные молитвы- здесь мы самоограничиваемся и в эти дни не поминаем усопших. И, наконец, священник за престолом поминает усопших и читает все записки вовремя литургии. В первые три дня Страстной седмицы совершается Литургия преждеосвященных даров, на которой не читается анафора и молитвы за усопших, поэтому не совершается поминовение усопших. Хотя после службы можно совершить краткую литию об усопших.

Если же человек умер во время Страстной седмицы, то новопредставленного можно отпевать и на Страстной, но кроме Великого Пятка.

На Пасху и Светлую седмицу действует тот же принцип: священник за литургией читает молитвы за усопших, которые находятся в чине литургии, и читает записки об усопших. Келейно христианин может помолиться за своих усопших, и совершать земные поклоны, когда хочет, даже на Пасху, священник молится за литургией за усопших, а Церковь по уставу не молится за усопших.

Если же человек умер на светлой седмице, то отпевание его совершается, но особым Пасхальным чином и отпевание мирского человека мало чем отличается от отпевания священника и епископа. В Требнике сказано, что если кто преставится на Святую Пасху, то на отпевании “мало что поется от обычного пения по усопшим, величия ради и чести светлого праздника Воскресения: веселия бо и радости, а не сетования есть праздник; и яко вси о Христе воскресшем, в надежде воскресения и жизни вечной умирающий. Христовым воскресением от печальных мира сего, на веселая и радостная проставляются, воскресным пением над усопшим Церковь возвещает” .

В советское время появился обычай на Пасху ходить на кладбище, возможно из-за того, что были гонения и пойти в храм было подвигом, а кладбище рядом с храмом и на него можно пойти. Но это не правильно, на кладбище нужно идти после светлой седмицы, потому что Пасха – праздник живых. В русской Церкви народ идет первый раз на кладбище на Радоницу. Радоница – поминовение умерших, которое совершается во вторник после Фоминой недели. По Иерусалимскому Уставу (Русская Церковь, как и все остальные православные Церкви, служат по Иерусалимскому уставу) в этот день не положено особых молитв за умерших. В этот день совершается поминовение усопших по обычаю Русской Церкви. Возможно, этот обычай появился сразу после крещения Руси, то есть очень древний. После вечернего богослужения служится полная панихида с Пасхальными песнопениями.

Люди иногда считают, что поминки это трапеза за столом. На самом деле главное поминовение совершается Церковью. Родные и друзья могут молиться за своих усопших, а застолье, которое считается «поминовением», усопшим не нужны, это нужно оставшимся в живых, как и надгробие, которое является памятью для живых. Главное в чем нуждается его душа, это молитва Церкви.

Что касается суеверия, что если человек умер на Пасху, то он попадет в рай, то это заблуждение. В России рождается несколько человек в минуту, а умирает больше, чем рождается. На Пасху, получается, умирает много людей. А если человек не верующий умрет, то он тоже попадет в рай? Но по молитвам Церкви, даже если человек попал в ад, то Господь может его помиловать и взять в рай.

На дворе Светлая неделя — чудесные дни после Пасхи. Погода в этом году словно "поддакивает" народной традиции побывать на кладбище у могил родных и близких. Существует и благочестивый обычай думать, что любой, умерший на Пасху или на Светлой неделе, попадает в рай прямиком — без мытарств. Но что такое мытарства, ожидающие всех остальных умерших?

О мытарствах нет ни слова в Священном Писании, и в связи с этим многие влиятельные богословы полагают их благочестивой выдумкой, не имеющей отношения к реальности. Но в достаточно обширном и авторитетном сочинении монаха Митрофана "Загробная жизнь", датируемом XIX веком, можно найти наиболее распространенное описание происходящего с человеческой душой непосредственно после смерти. По сути оно изложено как общецерковное учение, то есть без ссылок на соответствующее богословское мнение.

Согласно ему, первые два дня душа находится вблизи тела, на третий день возносится ангелами к престолу Господа, после чего ей в течении шести дней показывают райские обители. На девятый день — повторное лицезрение Бога, а затем — "экскурсия" в ад для ознакомления с тамошними условиями.

Сороковой день является определяющим — на третьей встрече с Богом человек получает от Него "предварительное судебное решение" о своей участи до Страшного Суда — в аду или в раю. Нельзя не заметить, что именно такая интерпретация "предварительного суда" максимально подтверждается литургической практикой Церкви, которая возносит "сугубые" молитвы за умерших как раз в вышеупомянутые дни.

Соответственно, во всевозможных "Азах Православия" данный вариант без обиняков подается как "учение Церкви". Тем не менее, протоиерей Геннадий Нефедов в своем учебнике "Таинства и обряды Православной Церкви" значительно более сдержан и просто упоминает о третьем, девятом, и 40-м дне церковного поминовения усопших без указания причин такового.

Можно, конечно, списать этот факт на то, что учебник написан для учащихся духовных семинарий, которым, в отличие от студентов духовных академий, необязательно знать все богословские тонкости своей будущей работы, или же на избыточную осторожность автора.

Но вряд ли то, что изложено даже в книжках "для простого народа", можно считать высотами богословия, до которых семинаристы еще не "доросли". А еще протоиерей Геннадий в своей книге порой критикует даже решения Синода РПЦ, если, по его мнению, оно не совпадает с церковным учением — как, например, в случае с церковным поминовением инославных христиан.

Сдержанность вышеуказанного учебника становится вполне понятной, если посмотреть соответствующую главу руководства по догматическому богословию — хотя бы пусть и достаточно критикуемого, но наиболее полного по фактическому материалу учебнику архимандрита Макария (Булгакова).

Из него выясняется, что учение о предварительном суде, во-первых, ясно не изложено в Священном Писании, а во-вторых, не догматизировано и представлено мнениями отдельных, хоть и авторитетных Отцов Церкви. Мнения эти не всегда идентичны, а по некоторым пунктам прямо противоречат друг другу. Их источник, как правило, — экстатические видения святых. В основном они касаются "прохождения мытарств" — как следует из названия, некой аналогии современного таможенного досмотра, только в роли "таможенников" выступают бесы, а в качестве "запрещенных товаров" — грехи души. Рассмотрим их поподробнее.

Самое лаконичное и мрачное описание мытарств принадлежит преподобному Антонию Великому. Египетский подвижник видел великана, машущего руками и сбивающего крылатые души, устремляющиеся к небу, причем число "прорвавшихся" к свету было ничтожно мало. Что ж, выражение "из тысячи один едва спасается" весьма любимо монахами, особенно "новоначальными", и оно — один из самых действенных стимулов к аскетическим подвигам.

Настоящей "классикой" как по обширности содержания, так и по цитируемости является описание мытарств блаженной Феодоры, приводимое в житии святого Василия Нового. Общее число мытарств, приводимое в нем, классифицировано по главным группам грехов и равняется 20-ти. Их прохождение начинается сразу после смерти в сопровождении ангелов-хранителей. Отсутствует троекратная "аудиенция" у Бога — встреча с Ним возможна лишь для тех, кто прошел мытарства полностью, и равнозначна благоприятному исходу — определению в рай.

Таким образом, здесь в большей степени подчеркивается "нравственное", а не "юридическое" понимание суда — душа грешника просто не может увидеть Бога и райские блага. Господь же, хоть и попускает бесам "задержку" грешников, но в то же время избавлен от обвинений в откровенной жестокости — дескать, зачем показывать райские блага, чтобы потом осужденный посильнее мучился? Впрочем, полностью без "юридических" моментов не обходится и это описание.

Так, ангелы "расплачиваются" с бесами за нераскаянные на исповеди грехи блаженной Феодоры не только "ее добрыми делами", но и "добрыми делами" ее духовника — святого Василия Нового. Отсюда уже недалеко и до католической "общецерковной копилки добрых дел и молитв" и индульгенций.

Душа же Феодоры лишь "трепещет" — она фактически не принимает никакого участия в решении своей загробной участи. Общий настрой этого описания мытарств также весьма пессимистичен, поскольку не совсем понятно, как можно "невозбранно" миновать мытарства, охватывающие почти все обыденные человеческие проявления.

Гораздо более оптимистично описание мытарств у святого Нифонта Кипрского. Он перечисляет практически те же их этапы, но вот способы их прохождения несколько отличаются. Вот характерный пример:

"Сказали бесы:

"Эта душа до смерти оскверняла себя грехами, не только естественными, но и противоестественными; кроме того осуждала ближнего и умерла без покаяния."

Ангел же хранитель души ответил:

"Правда, много грешила эта душа, но когда заболела, начала плакать и исповедовать грехи свои Богу; и если простил ее Бог, то Он знает почему: Он имеет власть; слава Его праведному суду".

Тогда ангелы, посрамив бесов, вошли с душою в небесные врата".

Как видно из отрывка, спастись грешнику помогло даже не Таинство Покаяния перед священником, но искреннее раскаяние в душе перед Богом.

"Еще увидел святой, как несли душу одного боголюбивого человека, целомудренного и милостивого, любившего всех; бесы, увидев ее издали, скрежетали зубами… ", не смея приблизиться.

Это описание мытарств разительно контрастирует с почти что общепринятым мнением об "ужасности" их прохождения даже для святых. Но все же максимальное "нравственное толкование" теория мытарств получила в малоизвестном отрывке из писем святого Феофана Затворника, епископа-отшельника XIX века.

В нем богослов высказал интереснейшую мысль — бесы на мытарствах могут предстать перед грешникам не жуткими чудовищами, вызывающими трепет, но в весьма соблазнительном виде, что и заставляет души оставаться на мытарствах (и далее — в аду) не по бесовскому насилию, но по выбору собственной воли, помраченной грехом. В этом свете изложенное в начале этой статьи распространенное описание "предварительного суда" приобретает совершенно новое звучание — Бог показывает блага рая перед мытарствами не для усугубления возможных грядущих мучений, но чтобы человек мог совершить настоящий выбор между истинными благами жизни с Богом и псевдоблагами греховной "жизни", а фактически - медленного умирания во грехе.

Но все же самое оптимистичное описание мытарств принадлежит святому Иоанну Карпафскому, жившему, скорее всего, в V веке.

"С угрозою и бранью дерзко нападает враг на душу, только что изшедшую из тела, являясь горьким и страшным обличителем в падениях ее. Но можно видеть тогда и то, как боголюбивая и верная душа, хотя многократно прежде уязвлена была грехами, не боится его нападений и угроз, а паче его является сильной в Господе, окрыляется радостью, воодушевляется мужеством, видя сопровождающие ее небесные силы и как стеной ограждающий ее свет веры, и с великим дерзновением взывает против злого диавола:

Что тебе и нам, чуждый Богу? Что тебе и нам, сверженный с неба и раб лукавый? Не имеешь ты власти над нами; власть над нами и над всем имеет Христос, Сын Божий, Ему мы согрешили, ему мы и ответ дадим, имея ручательством милосердие Его к нам и спасения в Нем честный Его Крест. Ты же беги дальше от нас окаянный. Ничтоже тебе и рабам Христовым.

От таких дерзновенных слов души хребет наконец даст диавол, ужасный испуская крик, в бессилии устоять против имени Христова; душа же, превыше его сущи и паря над врагом, заушает его, как так называемый быстрокрыл ворону. После сего она в радовании переносится божественными Ангелами в определенное ей по ее состоянию место".

Что такое добрая воля к смерти? Как объяснить загадку клинической смерти? Почему умершие приходят к живым? Можно ли дать и получить разрешение умереть? Мы публикуем фрагменты выступления на семинаре, который провел в Москве Андрей Гнездилов, врач-психотерапевт, доктор медицинских наук, почетный доктор Эссекского университета (Великобритания), основатель первого в России хосписа, изобретатель новых методов арт-терапии и автор многочисленных книг.

Смерть как часть жизни

В быту, когда мы разговариваем с кем-то из знакомых, и он говорит: «Ты знаешь, вот такой-то умер», обычная реакция на это вопрос: как умер? Очень важно, как умирает человек. Смерть важна для самоощущения человека. Она имеет не только негативный характер.

Если философски смотреть на жизнь, мы знаем, что нет жизни без смерти, понятие жизни может быть оценено только с позиции смерти.

Мне как-то пришлось общаться с художниками и скульпторами, и я спросил их: «Вы изображаете различные стороны жизни человека, можете изобразить любовь, дружбу, красоту, а как бы вы изобразили смерть?» И никто не дал сразу внятного ответа.

Один скульптор, который увековечил блокаду Ленинграда, обещал подумать. И незадолго до смерти он мне ответил так: «Я бы изобразил смерть в образе Христа». Я спросил: «Христос распятый?» – «Нет, вознесение Христа».

Один немецкий скульптор изобразил летящего ангела, тень от крыльев которого и была смерть. Когда человек попадал в эту тень, он попадал во власть смерти. Другой скульптор изобразил смерть в образе двух мальчиков: один мальчик сидит на камне, положив голову на колени, он весь устремлен вниз.

В руках второго мальчика, свирель, голова его запрокинута, он весь устремлен вслед за мотивом. И объяснение этой скульптуры было таким: невозможно изобразить смерть без сопутствующей жизни, и жизни без смерти.

Смерть – естественный процесс. Многие писатели пытались изобразить жизнь бессмертной, но это было ужасное, страшное бессмертие. Что такое бесконечная жизнь – бесконечное повторение земного опыта, остановка развития или бесконечное старение? Трудно даже представить то мучительное состояние человека, который бессмертен.

Смерть – это награда, передышка, она ненормальна только тогда, когда наступает внезапно, когда человек еще на подъеме, полон сил. А пожилые люди хотят смерти. Некоторые старушки просят: «Вот, зажилась, пора бы и умереть». И образцы смерти, о которых мы читаем в литературе, когда смерть постигала крестьян, носили нормативный характер.

Когда деревенский житель чувствовал, что он уже не может работать, как прежде, что он становится обузой для семьи, он шел в баню, надевал чистую одежду, ложился под образа, прощался с соседями и родными и спокойно умирал. Его смерть наступала без тех выраженных страданий, возникающих, когда человек борется со смертью.

Крестьяне знали, что жизнь – это не цветок-одуванчик, который вырос, распустился и рассеялся под дуновением ветра. Жизнь имеет глубокий смысл.

Этот пример смерти крестьян, умирающих, дав себе разрешение на смерть – не особенность тех людей, подобные примеры мы можем встретить и сегодня. Как-то к нам поступил онкологический больной. Бывший военный, он держался молодцом и шутил: «Я прошел три войны, дергал смерть за усы, а теперь вот наступило ее время подергать меня».

Мы, конечно, его поддерживали, но вдруг однажды он не смог подняться с постели, и воспринял это совершенно однозначно: «Все, я умираю, я уже не могу встать». Мы говорили ему: «Не волнуйтесь, это метастаз, люди с метастазами в позвоночнике живут долго, мы будем ухаживать за вами, вы привыкнете». – «Нет, нет, это смерть, я знаю».

И, представьте себе, через несколько дней он умирает, не имея к этому никаких физиологических предпосылок. Он умирает потому, что он решил умереть. Значит, эта добрая воля к смерти или какая-то проекция смерти совершается в реальности.

Нужно предоставить жизни естественную кончину, ведь смерть запрограммирована еще в момент зачатия человека. Своеобразный опыт смерти приобретается человеком в родах, в момент рождения. Когда занимаешься этой проблемой, видно, как разумно построена жизнь. Как человек рождается, так он умирает, легко рождается – легко умирает, тяжело рождается – тяжело умирает.

И день смерти человека также не случаен, как и день рождения. Статисты первые поднимают эту проблему, открыв частое совпадение у людей даты смерти и даты рождения. Или, когда мы вспоминаем какие-то значимые годовщины смерти наших родных, вдруг оказывается, что бабушка умерла – родился внучок. Вот эта передача в поколения и неслучайность дня смерти и дня рождения – бросается в глаза.

Клиническая смерть или другая жизнь?

Ни один мудрец до сих пор не понял, что такое смерть, что происходит во время смерти. Оставлен практически без внимания такой этап как клиническая смерть. Человек впадает в коматозное состояние, у него останавливается дыхание, сердце, но неожиданно для себя и для других он возвращается к жизни и рассказывает удивительные истории.

Недавно умерла Наталья Петровна Бехтерева. В свое время мы часто спорили, я рассказывал случаи клинической смерти, которые были в моей практике, а она говорила, что это все ерунда, что просто в мозге происходят изменения и так далее. И однажды я привел ей пример, который она потом стала сама использовать и рассказывать.

Я работал 10 лет в Онкологическом институте в качестве психотерапевта, и как-то раз меня позвали к молодой женщине. Во время операции у нее остановилось сердце, его долго не могли завести, а когда она очнулась, меня попросили посмотреть, не изменилась ли ее психика из-за долгого кислородного голодания мозга.

Я пришел в реанимационную палату, она только-только приходила в себя. Я спросил: «Вы можете со мной поговорить?», – «Да, только я хотела бы извиниться перед вами, я причинила вам столько хлопот», – «Какие хлопоты?», – «Ну, как же. У меня же остановилось сердце, я пережила такой стресс, и я видела, что для врачей это было тоже большим стрессом».

Я удивился: «Как вы могли это видеть, если вы были в состоянии глубокого наркотического сна, а потом у вас остановилось сердце?», – «Доктор, я бы вам рассказала гораздо больше, если вы пообещаете не отправлять меня в психиатрическую больницу».

И она рассказала следующее: когда она погрузилась в наркотический сон, то вдруг почувствовала, что как будто мягкий удар в стопы заставил что-то внутри нее повернуться, как выворачивается винт. У нее было такое ощущение, что душа вывернулась наружу, и вышла в какое-то туманное пространство.

Приглядевшись, она увидела группу врачей, склонившихся над телом. Она подумала: какое знакомое лицо у этой женщины! И потом вдруг вспомнила, что это она сама. Вдруг раздался голос: «Немедленно прекращайте операцию, сердце остановилось, нужно заводить его».

Она подумала, что умерла и с ужасом вспомнила, что не попрощалась ни с матерью, ни с пятилетней дочерью. Тревога за них буквально толкнула ее в спину, она вылетела из операционной и в одно мгновение очутилась у себя в квартире.

Она увидела довольно мирную сцену – девочка играла в куклы, бабушка, ее мать, что-то шила. Раздался стук в дверь, и вошла соседка, Лидия Степановна. В руках у нее было маленькое платье в горошек. «Машенька, – сказала соседка, – ты все время пыталась быть похожей на маму, вот я сшила для тебя такое же платье, как у мамы».

Девочка с радостью бросилась к соседке, по дороге задела скатерть, упала старинная чашка, а чайная ложка попала под ковер. Шум, девочка плачет, бабушка восклицает: «Маша, как ты неловка», Лидия Степановна говорит, что посуда бьется к счастью – обычная ситуация.

И мама девочки, забыв о себе, подошла к дочке, погладила ее по головке и сказала: «Машенька, это не самое страшное горе в жизни». Машенька посмотрела на маму, но, не увидев ее, отвернулась. И вдруг, эта женщина поняла, что когда она прикасалась к головке девочки, она не почувствовала этого прикосновения. Тогда она бросилась к зеркалу, и в зеркале не увидела себя.

В ужасе она вспомнила, что должна быть в больнице, что у нее остановилось сердце. Она бросилась прочь из дома и очутилась в операционной. И тут же услышала голос: «Сердце завелось, делаем операцию, но скорее, потому что может быть повторная остановка сердца».

Выслушав эту женщину, я сказал: «А вы не хотите, чтобы я приехал к вам домой и сказал родным, что все в порядке, они могут повидаться с вами?» Она с радостью согласилась.

Я поехал по данному мне адресу, дверь открыла бабушка, я передал, как прошла операция, а затем спросил: «Скажите, а в пол-одиннадцатого не приходила ли к вам соседка Лидия Степановна?», – «Приходила, а вы что, с ней знакомы?», – «А не приносила ли она платье в горошек?», – «Вы что волшебник, доктор?»

Я продолжаю расспрашивать, и все до деталей сошлось, кроме одного – ложку не нашли. Тогда я говорю: «А вы смотрели под ковром?» Они поднимают ковер, и там лежит ложка.

Этот рассказ очень подействовал на Бехтереву. А затем она сама пережила подобный случай. В один день она потеряла и пасынка, и мужа, оба покончили жизнь самоубийством. Для нее это было жутким стрессом. И вот однажды, войдя в комнату, она увидела мужа, и он обратился к ней с какими-то словами.

Она, прекрасный психиатр, решила, что это галлюцинации, вернулась в другую комнату и попросила свою родственницу посмотреть, что в той комнате. Та подошла, заглянула и отшатнулась: «Да там же ваш муж!» Тогда она сделала то, о чем просил ее муж, убедившись, что подобные случаи не выдумка.

Она говорила мне: «Никто лучше меня не знает мозга (Бехтерева была директором Института мозга человека в Петербурге). И у меня ощущение, что я стою перед какой-то громадной стеной, за которой слышу голоса, и знаю, что там чудесный и огромный мир, но я не могу передать окружающим то, что я вижу и слышу. Потому что для того, чтобы это было научно обоснованно, каждый должен повторить мой опыт».

Как-то я сидел около умирающей больной. Я поставил музыкальную шкатулку, которая играла трогательную мелодию, затем спросил: «Выключить, вам мешает?», – «Нет, пусть играет». Вдруг у нее остановилось дыхание, родственники бросились: «Сделайте что-нибудь, она не дышит».

Я сгоряча сделал ей укол адреналина, и она снова пришла к себя, обернулась ко мне: «Андрей Владимирович, что это было?» – «Вы знаете, это была клиническая смерть». Она улыбнулась и говорит: «Нет, жизнь!»

Что это за состояние, в которое переходит мозг при клинической смерти? Ведь смерть есть смерть. Мы фиксируем смерть тогда, когда мы видим, что остановилось дыхание, остановилось сердце, мозг не работает, он не может воспринимать информацию и, тем более, посылать ее наружу.

Значит, мозг только передатчик, а есть нечто в человеке более глубокое, более сильное? И тут мы сталкиваемся с понятием души. Ведь это понятие почти вытеснено понятием психики. Психика – есть, а души нет.

Как бы вы хотели умереть?

Мы спрашивали и здоровых, и больных: «Как бы вы хотели умереть?». И люди с определенными характерологическими качествами по-своему строили модель смерти.

Люди с шизоидным типом характера, типа Дон Кихот, довольно странно характеризовали свое желание: «Мы бы хотели умереть так, чтобы никто из окружающих не видел моего тела».

Эпилептоиды – считали немыслимым для себя спокойно лежать и ждать, когда придет смерть, они должны были иметь возможность каким-то образом участвовать в этом процессе.

Циклоиды – люди типа Санчо Панса, хотели бы умереть в окружении родных. Психостеники – люди тревожно-мнительные, беспокоились, как они будут выглядеть, когда умрут. Истероиды хотели умереть на восходе или на закате солнца, на берегу моря, в горах.

Я сравнивал эти желания, но мне запомнились слова одного монаха, который сказал так: «Мне безразлично, что будет меня окружать, какая будет обстановка вокруг меня. Мне важно, чтобы я умер во время молитвы, благодаря Бога за то, что Он послал мне жизнь, и я увидел силу и красоту Его творения».

Гераклит Эфесский говорил: «Человек в смертную ночь свет зажигает себе сам; и не мертв он, потушив очи, но жив; но соприкасается он с мертвым – дремля, бодрствуя – соприкасается с дремлющим», – фраза, над которой можно ломать голову чуть ли не всю жизнь.

Находясь в контакте с больным, я мог договориться с ним, чтобы, когда он умрет, он попытался дать мне знать, есть ли что-то за гробом или нет. И я получал такой ответ, не один раз.

Как-то я договорился так с одной женщиной, она умерла, и я скоро забыл о нашем договоре. И вот однажды, когда я был на даче, я вдруг проснулся от того, что в комнате зажегся свет. Я подумал, что забыл выключить свет, но тут увидел, что на койке напротив меня сидит та самая женщина. Я обрадовался, начал с ней разговаривать, и вдруг я вспомнил – она же умерла!

Я подумал, что мне все это снится, отвернулся и попытался заснуть, чтобы проснуться. Прошло какое-то время, я поднял голову. Свет снова горел, я с ужасом оглянулся – она по-прежнему сидит на койке и смотрит на меня. Я хочу что-то сказать, не могу – ужас. Я осознал, что передо мной мертвый человек. И вдруг она, печально улыбнувшись, сказала: «Но ведь это не сон».

Почему я привожу подобные примеры? Потому что неясность того, что нас ожидает, заставляет нас возвращаться к старому принципу: «Не навреди». То есть «не торопи смерть» – это мощнейший довод против эвтаназии. Насколько мы имеем право вмешиваться в состояние, которое переживает больной? Как мы можем ускорять его смерть, когда он, возможно, в этот момент переживает ярчайшую жизнь?

Качество жизни и разрешение на смерть

Важно не количество дней, которое мы прожили, а качество. А что дает качество жизни? Качество жизни дает возможность быть без боли, возможность контролировать свое сознание, возможность быть в окружении родственников, семьи.

Почему так важно общение с родственниками? Потому что дети часто повторяют сюжет жизни своих родителей или родственников. Иногда в деталях, это удивительно. И это повторение жизни часто является и повторением смерти.

Очень важно благословение родных, родительское благословение умирающего детям, оно даже потом может спасти их, уберечь от чего-то. Опять-таки, возвращаясь к культурному наследию сказок.

Помните сюжет: умирает старик-отец, у него трое сыновей. Он просит: «После моей смерти три дня ходите на мою могилу». Старшие братья или не хотят идти, или боятся, только младший, дурак, ходит на могилу, и в конце третьего дня отец открывает ему какую-то тайну.

Когда человек уходит из жизни, он иногда думает: «Ну, пусть я умираю, пусть я заболел, но мои родные пусть будут здоровы, пусть болезнь оборвется на мне, я заплачу по счетам за всю семью». И вот, поставив цель, неважно рационально или аффективно, человек получает осмысленный уход из жизни.

Хоспис – это дом, в котором предлагается качественная жизнь. Не легкая смерть, а качественная жизнь. Это место, где человек может завершить свою жизнь осмысленно и глубоко, в сопровождении родственников.

Когда человек уходит, из него не просто выходит воздух, как из резинового шара, ему нужно сделать скачок, ему нужны силы для того, чтобы шагнуть в неизвестность. Человек должен разрешить себе этот шаг. И первое разрешение он получает от родственников, затем – от медицинского персонала, от волонтеров, от священника и от самого себя. И это разрешение на смерть от самого себя – самое сложное.

Вы знаете, что Христос перед страданиями и молитвой в Гефсиманском саду просил своих учеников: «Побудьте со мной, не спите». Три раза ученики обещали Ему бодрствовать, но засыпали, не оказав поддержку. Так вот хоспис в духовном смысле является таким местом, где человек может попросить: «Побудьте со мной».

И если такая величайшая личность – Воплощенный Бог – нуждался в помощи человека, если Он говорил: «Я уже не называю вас рабами. Я назвал вас друзьями», обращаясь к людям, то последовать этому примеру и насытить духовным содержанием последние дни больного – очень важно.

Андрей Гнездилов
Подготовила текст; фото: Мария Строганова

17.04.2009 14:54:10
правда ли,что в первую неделю после Пасхи открываются ворота в рай и все,кто умер в это время, попадают в рай,вне зависимости от степени их греха?простите,если вопрос некорректен.спасибо.

Уважаемый читатель!

Правда, существует такое старинное предание Православной Церкви о том, что те православные христиане, что скончались на Пасху или в Светлую Седмицу, минуют мытарства загробные. Основывается это Предание на неизреченной милости Господней, по которой распятый на кресте вместе со Христом разбойник, воззвавший к Нему, получил обетование в тот же день быть со Спасителем в раю. Существует множество свидетельств, подтверждающих это Предание.

У Сергия Нилуса в книге "Сила Божия и немощь человеческая" в главе "Христос Воскресе!" читаем о том, как в 1906 году после Пасхальной службы утонули в реке Жиздре паломники Оптинского монастыря. Среди них оказалась и девица Екатерина, отца которой С. Нилус утешал в скорби так:

Ну, разве тебе это не в радость? В Великий Четверг причастилась, а в первый день Пасхи Бог ее взял к Себе. А знаешь, чем Церковь-то наша святая утешает? Кто, сказывает она, помрет на Пасху, того душа прямо, минуя все мытарства, идет ко Господу.

Более того, Нилус приводит свидетельства странницы, которой мать утопшей девицы Катерины говорила, что во сне видела не раз свою дочь, которая ей наказывала: "не плачь, говорит, маменька, - мне хорошо у Господа".

Православные христиане верят в то, что самая смерть на Страстной Седмице или в Светлую Пасхальную Седмицу уже говорит о милосердии Господа к усопшей душе, так как случайного ничего не бывает, тем более нет, по убеждению православных чад и их пастырей, и случайной смерти. Если умер в это время человек-грешник, значит, за какие-то тайные добродетели умилосердился над ним Господь; кончина же праведника в это время подтверждает богоугодность его жизни.

Свидетельства С. Нилуса с церковной точки зрения не подлежат сомнению и являются авторитетными, т.к. все свои сочинения этот писатель публиковал по благословению старцев Оптиной пустыни, а книги его проходили через их редакторский контроль, что для авторского самолюбия не всегда было безболезненно. Приведем еще свидетельства духовного отца С.Нилуса Оптинского старца о.Варсонофия о блаженной кончине на Пасху монахини Евфросинии, глубоко чтимой о.Варсонофием за высоту духовной жизни:

"Нынче дни св.Пасхи, самого великого Праздника в христианской Церкви, праздников праздник и торжество из торжеств. Каждый день Церковь оглашается радостными песнями пасхального канона. Помню, как восхищалась каноном матушка Евфросиния".

"Вот, - говорила она, - прошла моя жизнь, ничего не знаю за собой хорошего, с чем предстать пред Престолом Божиим, а услышу пение "Воскресения день, просветимся, людие", и радостно, спокойно становится на душе. "От смерти бо к жизни, и от земли к небеси Христос Бог нас приведе".

Господь исполнил желание матушки Евфросинии, и скончалась она на Пасху. Когда подняли гроб с ее иссохшим тельцем 80-летней старицы, хор запел "Воскресения день", вместо "Святый Боже", широко раскрылись двери Церкви, с улицы волною хлынул свет, и ушла она к вечному, незаходимому Свету. Да сподобит и нас Господь такой блаженной кончины. Молитесь об этом, и, когда диакон возглашает: "Христианской кончины живота вашего, безболезненны, непостыдны, мирны", - не забывайте положить поклончик, да упокоит вас Господь со святыми Своими. Аминь".

А вот свидетельство С.Нилуса о праведной кончине замечательной подвижницы в миру Елены Андреевны Вороновой, посвятившей свою жизнь благотворительности материальной и духовной среди заключенных:

"С начала Великого поста Елена Андреевна стала себя чувствовать очень плохо, припадки грудной жабы усилились и участились до того, что бедный друг наш, несмотря на все свое ангельское терпение, вынуждена была громко стонать и жаловаться Богу на нестерпимые муки. Стонет она в своих невыразимых страданиях и все причитывает:

Господи, прости меня! Тяжело мне, Господи! Но я не ропщу, не ропщу я, Господи, пошли мне нетерпеливой терпенья!

И в таких минутах она неисходно пребывала от первой недели Великого поста до Великого Понедельника Страстной Седмицы. В этот день, после особенно тяжелого припадка, она вся точно просветлела и говорит подруге всей своей зрелой жизни, с которой под одной кровлей скоротала не менее тридцати лет:

Нет, Соня, в Великую Пятницу я умру непременно.

Откуда ты это знаешь?

Мне это Сам Господь сказал: я Его видела. Он явился мне и сказал: "У тебя доброе сердце, так потерпи до Пятницы: в день Моего распятия умрешь и ты.

Как сказала, так в Великую Пятницу и умерла".

Итак, Церковное Предание говорит о том, что те, кого Господь удостоил скончаться в день Святой Пасхи, минуя мытарства, отходят ко Господу. Но подчеркнем здесь слово "удостоил"; будем помнить духовное указание нам отца Варсонофия Оптинского о том, что о блаженной кончине нужно просить, молить Бога, готовиться к смерти подлинно христианской всей своей жизнью, так как по грехам нашим не стоит уповать нам на то, что смерть наша, быть может, внезапная, придется на Великие Дни.

Церковное Предание свидетельствует о том, что утешением самому умирающему и его близким может служить кончина в дни Страстной Седмицы Великого Поста, Светлой Седмицы, а также двунадесятых Праздников. Не забывает, конечно, нас, грешных, и Царица Небесная в дни празднования Своих икон. Может служить утешением и кончина в день своего святого. Жизнь некоторых тайных подвижников и молитвенников тесно связана бывает с помощью тех или иных Божьих угодников, так что смерть в день этих угодников вселяет в них надежду на заступничество во время прохождения мытарств.

Да сподобит Господь и нас молитвами Царицы Небесной, святых угодников и отцов наших духовных такой блаженной участи.