Пётр Яковлевич Чаадаев - биография, информация, личная жизнь. Петр чаадаев - русский писатель, философ и мыслитель
(1794-1856) русский философ и публицист
Со дня смерти Петра Чаадаева прошло уже почти полтора века, но и сама личность русского философа, и его деятельность до сих пор вызывает интерес, о ней спорят и размышляют.
Петр Яковлевич Чаадаев происходил из древнего дворянского рода. Однако судьба распорядилась так, что мальчик воспитывался не в родительском доме. Он рано лишился матери, она умерла, когда ему еще не исполнилось и двух лет. После ее смерти Петр и его старший брат Михаил были переданы под опеку своему родному дяде по матери князю Д. Щербатову, сыну известного русского историка. Воспитанием мальчиков занималась их тетя, Анна Михайловна Щербатова. Узнав о смерти сестры, она тотчас приехала в Москву и забрала ее детей. Анна Михайловна поселилась вместе с ними в своем небольшом доме в арбатских переулках Москвы и окружила мальчиков поистине материнской заботой. Ради воспитания племянников она так и не вышла замуж.
Князь Щербатов тоже не оставлял мальчиков своей заботой. Он рано овдовел, сам нуждался в семейном тепле и почти каждый день приезжал в их дом. Щербатов же и организовал для братьев Чаадаевых и собственного сына Ивана настоящий домашний университет. Им читали лекции профессора Московского университета, а также специально приглашенные из Германии учителя. Мальчики с увлечением занимались историей и древними языками.
В возрасте четырнадцати лет Петр Чаадаев поступает в Московский университет и вскоре становится одним из лучших студентов по отделению истории и философии. Он заканчивает университет с серебряной медалью. Знания и блестящая эрудиция молодого человека открывали перед ним прекрасные перспективы.
Однако с началом Отечественной войны 1812 года жизнь Петра Чаадаева изменилась. Сразу после вторжения в Россию наполеоновской армии он становится юнкером лейб-гвардии Семеновского полка. Петр никогда не предполагал, что станет военным, к тому же не отличался ни выносливостью, ни физическим здоровьем, поэтому вначале трудно привыкал к походному быту. Да и будущие друзья-офицеры долго относились к нему как к чужаку. Однако уже после нескольких сражений и штыковых атак в ходе Бородинской битвы отношение к Чаадаеву начинает меняться. «Храбрый, обстрелянный офицер, безукоризненно благородный, честный и любезный в частных отношениях»- такими словами его командир закончил аттестацию для награждения Чаадаева орденом св. Анны.
Вскоре после Бородинской битвы его производят в прапорщики, а еще через несколько месяцев он переходит на службу в привилегированный Ахтырский гусарский полк. Возможно, он переменил место службы еще и потому, что хотел служить в одном полку со своими университетскими товарищами. В своем письме тетушке Петр Чаадаев шутливо хвастался, что наконец-то сможет пощеголять в красивом гусарском мундире.
После окончания военных действий он вместе с русской армией возвращается в Россию и продолжает служить в лейб-гвардии гусарском полку, который располагался в Царском Селе. Там Чаадаев становится желанным гостем во многих известных домах, в том числе и в доме Николая Карамзина , где в июле 1816 года встречается с Александром Пушкиным .
Вскоре в связи с новым назначением Петра Чаадаев переезжает в Петербург: он становится адъютантом командира гвардейского корпуса князя И. Васильчикова. Во время службы в Петербурге, Петр Яковлевич Чаадаев сближается с будущими декабристами и даже соглашается на предложение И. Якушкина вступить в тайное общество.
Правда, осуществить это намерение ему не удалось, поскольку в 1820 году его неожиданно отправили в качестве курьера в немецкий город Троппау, где находился император Александр I на конгрессе Священного союза. Чаадаев должен был доставить императору необычайно важный документ - секретный доклад о восстании в Семеновском полку. Неизвестно, чем закончилась его встреча с императором, но сразу после этого он немедленно подает прошение об отставке. Александр I так же немедленно принимает ее, несмотря на то, что в это время в Петербурге уже были подготовлены документы для назначения Чаадаева флигель-адъютантом императора. Существовало расхожее мнение, что австрийский посол в Петербурге, узнав о восстании семеновцев, отправил курьера к канцлеру Меттерниху, и тот первым сообщил о бунте царю, который потом сделал выговор Чаадаеву за неспешное выполнение порученного дела. Однако более реально то, что отставка Чаадаева была обусловлена тем, что он был вынужден донести императору о своих друзьях по полку, впоследствии сурово наказанных.
Незадолго до отъезда в Германию, Петр Чаадаев становится обладателем большого состояния. Получив отставку, он решает не возвращаться в Россию и отправляется в длительное путешествие по Европе. Вначале он собирался поселиться в Германии или Швейцарии, так как уже несколько лет переписывался с известным немецким философом Шеллингом, который приглашал его приехать для личной встречи. Наконец она состоялась, причем Шеллинг назвал Чаадаева в своем дневнике «умнейшим русским человеком».
Из Германии Петр Чаадаев отправился во Францию, затем в Англию, откуда на пароходе переехал в Италию. Только через три года он наконец вернулся в Россию и увидел совсем другую страну: император Александр I умер, его брат, Николай I, ввел жесткий цензурный режим. Многие друзья Чаадаева оказались под следствием, были сосланы или даже казнены.
Своеобразным прологом к дальнейшим событиям стало задержание Петра Чаадаева в Варшаве. Сотрудники Третьего отделения опечатали его бумаги и в течение нескольких дней вызывали его на допросы. Правда, им не удалось обнаружить у него никаких запрещенных материалов, и его пришлось отпустить. И тем не менее следом отправился курьер с распоряжением установить за ним тайный надзор.
Петр Чаадаев приезжает в Москву и поселяется в своем доме на Басманной. Но дома он проводит редкий день, навещая своих многочисленных друзей. На квартире у С. Соболевcкого Чаадаев снова встречается с Пушкиным и слушает авторское чтение трагедии «Борис Годунов».
Петр Яковлевич Чаадаев становится желанным гостем в домах московской знати еще и потому, что считается прекрасным собеседником и завидным женихом. Но суета светской жизни скоро наскучила ему. Он понимает, что его идеи никому не нужны, кроме того, все его попытки напечатать свои произведения в журналах также терпят неудачу. Все это вызывает обострение тяжелой болезни желудка, и Чаадаев вскоре был вынужден покинуть город.
По совету врачей он поселяется в имении Щербатовых под Дмитровой. Четыре проведенных там года стали для него временем большой работы. В доме Щербатовых была огромная библиотека, часть которой собрал сам Петр Чаадаев еще в студенческие годы. Теперь он проводит над книгами все свое время. Результатом этих занятий и стали его знаменитые «Философические письма».
Первое из них быстро распространилось в списках и стало известно всем образованным людям России. Многое в нем было необычным для того времени. Чаадаев негодовал по поводу изоляции, в которой оказалась Россия по вине правителей. Он считал, что политика властей мешает развитию страны, ведет к духовному застою.
Летом 1831 года Петр Яковлевич Чаадаев вернулся в Москву. Он становится завсегдатаем Английского клуба. Его приглашают в разные дома, и всюду собирается множество желающих услышать новое слово. В дом Чаадаева, шутливо называвшего себя «басманным философом», начинается настоящее паломничество. К нему приходят и тузы общества, и западники, и славянофилы, и приезжавшие в Москву иностранцы.
Публикация первого «письма» в московском журнале «телескоп» в октябре 1836 году вызвала в обществе громкий резонанс. Власти наконец услышали высказывания Петра Чаадаева, но отреагировали на них репрессиями. Высочайшим повелением философа объявили сумасшедшим, все его бумаги конфисковали и впредь запретили публиковать что-либо в печати. Причем сразу же были обнародованы сведения о том, что еще дед Чаадаева страдал психическим расстройством.
Однако письмо уже разошлось по всей России и оказало сильное влияние на целое поколение. Печальная история Чаадаева послужила толчком А. Грибоедову для написания знаменитой комедии «Горе от ума». И вовсе не случайно ее главный герой носит фамилию Чацкий.
Постепенно шум улегся, все разговоры по этому поводу прекратились. Но Петр Чаадаев не изменил своим убеждениям. Как писал один из современников, «он жил жизнью мудрых, жизнью Канта и Шопенгауэра», ежедневно посещал Английский клуб, встречался с многочисленными друзьями, был желанным гостем в лучших московских салонах. Высокий, стройный до худобы, изящный в одежде и манерах, лысый и безусый, он выглядел полной противоположностью косматым и бородатым славянофилам. Спокойствием и непоколебимой уверенностью в своих убеждениях Чаадаев вызывал уважение друзей и неприязнь своих противников. Так, он поддержал книгу Николая Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», но остался в стороне от чествования героев Севастопольской обороны. В 1855 году, когда на престол взошел император Александр II, Чаадаев написал в своем дневнике: «Просто страшно за Россию». Незадолго до смерти философ говорил друзьям, что работает над историческим сочинением, но ничего больше так и не написал. Похоронили Петра Яковлевича Чаадаева в Донском монастыре под простой гранитной плитой.
Чаадаев, Петр Яковлевич
Род. 27 мая 1794 г., внук Петра Вас. Ч. и сын Якова Петровича, в раннем возрасте лишился отца и матери и остался на руках своей тетки, дочери известного историка князя М. М. Щербатова. Вместе с другими детьми кн. Д. М. Щербатова Чаадаев получил блестящее домашнее образование и рано обратил на себя внимание своих учителей, в числе которых были Мерзляков, Буле, Баузе и др. Некоторое время Чаадаев слушал лекции в Московском университете, а в 1811 г. из Москвы переехал в Петербург и поступил юнкером в лейб-гвардии Семеновский полк, в рядах которого совершил поход в Париж, где перевелся в Ахтырский гусарский полк. В начале 1816 г. Чаадаев перешел в лейб-гусарский полк, квартировавший уже и в то время в Царском Селе. Здесь он познакомился с Пушкиным, считавшим его в числе лучших друзей своих. Происхождение, образование, блестящая внешность - все, казалось, сулило Чаадаеву выдающуюся служебную карьеру. Тем тяжелее была для него необходимость выйти в отставку при обстоятельствах совершенно особого рода. В 1820 г. в Семеновском полку, в котором ранее служил и Чаадаев, разыгралась весьма прискорбная история: солдаты, несмотря на все увещания, отказались повиноваться командиру полка. Для подробного донесения государю об этом происшествии был послан курьером в Троппау Чаадаев, состоявший в то время адъютантом у командира гвардейского корпуса. Подробности продолжительной аудиенций Чаадаева у императора Александра І остались неизвестными, но в обществе стали ходить крайне неблагоприятные для Чаадаева слухи: говорили, что он предал своих товарищей, что сделал он это из желания получить флигель-адъютантские вензеля и т. п. Многое в этом эпизоде остается и, вероятно, навсегда останется невыясненным. Во всяком случае в начале 1821 г. Чаадаев неожиданно для всех подал в отставку и, несмотря на крайне стесненное материальное положение, уже не искал службы. Кризис в судьбе Чаадаева не обошелся для него даром: он упал духом и стал особенно восприимчив к болезням. Лучшим выходом из щекотливого положения, в которое был поставлен Чаадаев, было заграничное путешествие, и он до 1825 г. посетил Англию, Францию, Швейцарию, Италию и Германию. В Карлсбаде он познакомился с Шеллингом, с которым был впоследствии в переписке. Во время путешествия Чаадаев пополнил свои познания по богословию, философии и истории, вернувшись же в Москву, он задумал обширный труд по философии истории, из которого успел написать лишь небольшую часть в форме писем, на французском языке. Письма эти долго ходили по рукам в рукописном виде и создали их автору известность в широких кругах. Одно из этих писем увидело наконец свет в "Телескопе", 1836 г., т. 34, под заглавием "Философические письма". Появление его составило целое событие, имевшее весьма осязательные последствия и для автора, и для издателя журнала, и для цензора, пропустившего статью: автор был официально объявлен сумасшедшим и отдан под надзор врача, издатель Надеждин сослан в Усть-Сысольск, а цензор Болдырев отрешен от должности. В свое оправдание Чаадаев написал "Апологию сумасшедшего", но она, вместе с другими философскими письмами, увидела свет лишь в посмертных "Oeuvres choisies de Pierre Tchadaïef, publiées pour la première fois par le p. Gagarine de la compagnie de Jésus, Paris", 1862. Врачебный надзор продолжался год с небольшим; Чаадаева оставили в покое, и он до смерти своей в 1856 г. оставался одним из видных представителей московских кружков.
Чаадаев принадлежал к тому умственному течению, у сторонников которого непосредственное знакомство с западноевропейскими порядками и учреждениями и невыгодное сравнение их со строем родной страны оставили в душе тяжелый осадок и неудовлетворенность. Всего резче сказалось это в Чаадаеве, чем и объясняется то общее несочувствие, которым было встречено появление в печати начала "Философических писем". Прошлое нашей родины представляется ему в самом мрачном свете, будущее - в самом безнадежном виде. "Мы существуем, - говорит он, - как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас". "Мы совсем не имели возраста безмерной деятельности, поэтической игры нравственных сил народа. Атмосферу Запада составляют идеи долга, закона, правды, порядка, мы же ничего не дали миру, ничего не взяли у него, ничем не содействовали совершенствованию человеческого разумения и исказили все, что сообщило нам это совершенствование. Сфера, в которой живут европейцы, есть плод религии. Если враждебные обстоятельства отстранили нас от общего движения, в котором общественная идея христианства развилась и приняла известные формы, то нам нужно оживить веру, поставить все воспитание на другие начала". Основным фактом, определившим исторический ход событий и строй Запада, Чаадаев считает католицизм и не скрывает своих симпатий к нему.
Из сочинений Чаадаева появилось далеко еще не все; издание избранных его сочинений, сделанное о. Гагариным, к сожалению, малодоступно.
Биографический материал содержится в статьях: М. Н. Лонгинова, воспоминание о П. Я. Чаадаеве, "Русский Вестник", 1862, ноябрь, стр. 119-160; М. И. Жихарева, П. Я. Чаадаев, из воспоминаний современника, "Вестник Европы", 1871, июль, стр. 172-208, сентябрь, стр. 9-54; Д. Свербеева, Воспоминания о Чаадаеве, "Русский Архив", 1868, стр. 976-1001. Лучшая характеристика Чаадаева принадлежит А. Н. Пыпину, Характеристики литературных мнений, изд. 2, СПб., 1890, стр. 141-195.
Я. Колубовский.
{Половцов}
Чаадаев, Петр Яковлевич
Известный русский писатель. Год рождения его точно не известен. Лонгинов говорит, что Ч. родился 27 мая 1793 г., Жихарев считает годом его рождения 1796-й, Свербеев неопределенно относит его к "первым годам последнего десятилетия XVIII века". По матери Ч. приходился племянником князей Щербатовых и внуком известного русского историка. На руках этой родни Ч. получил первоначальное, замечательное для того времени образование, которое закончил слушанием лекций в Московском университете. Зачислившись юнкером в Семеновский полк, он участвовал в войне 1812 г. и последующих военных действиях. Служа затем в лейб-гусарском полку, Ч. близко сошелся с учившимся тогда в Царскосельском лицее молодым Пушкиным. По словам Лонгинова, "Ч. способствовал развитию Пушкина, более чем всевозможные профессора своими лекциями". О характере бесед между друзьями можно судить по стихотворениям Пушкина "Петру Яковлевичу Ч.". "К портрету Ч." и другим. Чаадаеву выпало на долю спасти Пушкина от грозившей ему ссылки в Сибирь или заключения в Соловецкий монастырь. Узнав об опасности, Ч., бывший тогда адъютантом командира гвардейского корпуса кн. Васильчикова, добился не в урочный час свидания с Карамзиным и убедил его вступиться за Пушкина. Пушкин платил Ч. теплой дружбой. В числе "самых необходимых предметов для жизни" он требует присылки ему в Михайловское портрета Ч. Ему посылает он первый экземпляр "Бориса Годунова" и горячо интересуется его мнением об этом произведении; ему же шлет из Михайловского целое послание, в котором выражает свое страстное пожелание поскорее в обществе Ч. "почитать, посудить, побранить, вольнолюбивые надежды оживить". В предисловия к "Oeuvres choisies de Pierre Tchadaïeff publiées pour la première fois par P. Gagarin" говорится следующее: "В молодости Ч. был прикосновенен к либеральному движению, завершившемуся катастрофой 14 декабря 1825 г. Он разделял либеральные идеи людей, которые принимали участие в этом движении, соглашался с ними по вопросу о реальности того сильного зла, от которого страдала и страдает Россия, но расходился с ними по вопросу о причинах его и в особенности по вопросу о средствах к его устранению". Если это верно, то Ч. мог вполне искренно примыкать к Союзу благоденствия и столь же искренно не соглашаться с направлением, возобладавшим впоследствии в Северном и особенно в Южном обществе. В 1820 г. в СПб. произошли известные волнения в семеновском полку. Император Александр находился тогда в Троппау, куда Васильчиков и послал Ч. с известием о происшедших беспорядках. Свербеев, Герцен и другие рассказывают в своих воспоминаниях и записках, что австрийский посол граф Лебцельтерн успел с своей стороны отправить курьера в Троппау, который, будто бы прибыл туда раньте Ч. и рассказал о происшедшем в Петербурге Меттерниху, и последний сообщил о них первым ничего не подозревавшему императору. Когда прибыл Ч., Александр резко выразил ему порицание за медленность езды, но потом, как бы спохватившись, предложил ему звание флигель-адъютанта. Оскорбленный Ч. просил одной милости - отставки, и получил ее даже без обычного награждения следующим чином. Таков ходячий рассказ о причинах отставки Ч. Лонгинов решительно его опровергает, утверждая, что никакого курьера в Троппау Лебцельтерн не посылал, что еще до посылки Ч., при первых же признаках неповиновения солдат, к Александру был отправлен другой курьер, и что, таким образом, император ко времени прибытия Ч. в Троппау знал уже о петербургских событиях, получив сведения о них от русского курьера, а не от Меттерниха. Как бы то ни было, но в этот момент Ч. пострадал вдвойне: разбилась его блестящая карьера и вместе с тем он сильно упал в мнении товарищей-офицеров, среди которых был весь цвет тогдашней интеллигенции. Говорили, что он ни в каком случае не должен был брать на себя такого щекотливого поручения; зная о жалуемых курьерам в таких случаях флигель-адъютантских аксельбантах, он должен был чувствовать себя особенно неловко перед своими бывшими сослуживцами по семеновскому полку, на которых обрушились весьма тяжелые кары. Весьма возможно, что вследствие этого от него отдалились члены тайного общества, куда он был принят Якушкиным, и что именно потому Ч. не любил говорить впоследствии о своих отношениях к декабристам, поездке в Троппау и разговоре с Александром. После отставки он прожил за границей целых шесть лет. Все события 1825 - 1826 гг. прошли, таким образом, в его отсутствие. Эти события снесли с исторической арены почти весь цвет того поколения, к которому принадлежал Ч. Возвратясь на родину, он застал уже иное время и иных людей. С этого же времени фигура Ч. выделяется на фоне русской жизни уже не в качестве общественного деятеля или одного из будущих реформаторов России, не в том образе, о котором говорил Пушкин, что "он был бы в Риме Брут, в Афинах - Периклес", а в образе мыслителя, философа, блестящего публициста. В Европе Ч. вращался среди замечательных умов. В числе его личных знакомых были Шеллинг, Ламеннэ и др. Воззрения этих людей не могли не иметь влияния на Ч., имевшего от природы сильный ум и определенную философскую складку мысли. Обширное чтение также много способствовало выработке Ч. прочного миросозерцания. "В моих понятиях, - говорит Жихарев, - Ч. был самый крепкий, самый глубокий и самый разнообразный мыслитель, когда-либо произведенный русской землей". С конца двадцатых годов Ч. был очень близок со старшим Киреевским. Когда издававшийся последним журнал "Европеец" был запрещен и сам Киреевский отдан под надзор полиции, Ч. написал (в 1831 г.) "Mémoire au compte Benkendorf, rédigé par Tchadaëeff pour Jean Kiréifsky". В этом документе Ч. излагает свои взгляды на историю России, весьма близкие к тем, которые появились пять лет спустя в его знаменитом "Философическом письме", но, в отличие от него, указывает и на положительные средства, при помощи которых можно направить Россию к лучшему будущему. Для этого необходимо "прежде всего серьезное классическое образование", затем "освобождение наших рабов", являющееся "необходимым условием всякого дальнейшего прогресса", и, наконец, "пробуждение религиозного чувства, дабы религия вышла из некоторого рода летаргии, в котором она ныне находится". Была ли доставлена эта записка no назначению или нет - неизвестно. Она была написана в 1831 г. и содержала уже в себе много "чаадаевских" мыслей. Те философские письма Ч. "к г-же ***" (по одним сведениям - Пановой, урожденной Улыбышевой, по другим - жене декабриста М. Ф. Орлова, урожденной Раевской), из которых появилось в печати (в 1836 г.) только первое, были написаны за семь лет перед тем. О них упоминает Пушкин еще 6 июля 1831 г. Круг знавших о существовании этих писем лиц был, однако, очень невелик; до появления первого из них в печати о них ничего не знал даже такой сведущий в литературных и общественных делах своего времени человек, как Герцен. Впечатление от напечатания Надеждиным в "Телескопе" "Философического письма" Ч. было чрезвычайно сильное. "Как только появилось письмо, - говорит Лонгинов, - поднялась грозная буря". "После "Горя от ума" не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление", - рассказывает по этому же поводу Герцен. По словам Свербеева, "журнальная статья Ч. произвела страшное негодование публики и потому не могла не обратить на него преследования правительства. На автора восстало все и вся с небывалым до того ожесточением в нашем довольно апатичном обществе". Ожесточение в самом деле было беспримерное. "Никогда, - говорит Жихарев, - с тех пор как в России стали читать и писать, с тех пор как в ней завелась книжная деятельность, никакое литературное и ученое событие, не исключая даже смерти Пушкина, не производило такого огромного влияния и такого обширного действия, не разносилось с такою скоростью и с таким шумом. Около месяца среди целой Москвы почти не было дома, в котором не говорили бы про чаадаевское письмо и про чаадаевскую историю. Даже люди, никогда не занимавшиеся никаким литературным делом, круглые неучи, барыни, по степени своего интеллектуального развития мало чем разнившиеся от своих кухарок и прихвостниц, подьячие и чиновники, потонувшие в казнокрадстве и взяточничестве, тупоумные, невежественные, полупомешанные святоши и изуверы или ханжи, поседевшие и одичавшие в пьянстве, распутстве и суеверии, молодые отчизнолюбцы и старые патриоты, - все соединилось в одном общем вопле проклятия и презрения к человеку, дерзнувшему оскорбить Россию. Не было такого осла, который бы не считал за священный долг и приятную обязанность лягнуть копытом в спину льва историко-философской критики... На чаадаевскую статью обратили внимание не одни только русские: в силу того, что статья была написана (первоначально) по-французски, и вследствие большой известности, которою Ч. пользовался в московском иностранном населении, - этим случаем занялись и иностранцы, живущие у нас и обыкновенно никогда никакого внимания не обращающие ни на какое ученое или литературное дело в России и только по слуху едва знающие, что существует русская письменность. Не говоря про нескольких высокопоставленных иностранцев, из-за чаадаевского письма выходили из себя в различных горячих спорах невежественные преподаватели французской грамматики и немецких правильных и неправильных глаголов, личный состав московской французской труппы, иностранное торговое и мастеровое сословие, разные практикующие и не практикующие врачи, музыканты с уроками и без уроков, даже немецкие аптекари... В это время я слышал, будто студенты Московского университета приходили к своему начальству с изъявлением желания оружием выступить за освобожденную Россию и переломить в честь ее копье и что граф, тогдашний попечитель, их успокаивал"... Известный Вигель послал тогда же петербургскому митрополиту Серафиму донос; Серафим довел об этом до сведения Бенкендорфа - и катастрофа разразилась. Надеждин был сослан в Усть-Сысольск, а Ч. объявлен сумасшедшим. Жихарев приводит подлинный текст бумаги, в которой Ч. объявлялся сошедшим с ума: "Появившаяся тогда-то такая-то статья, - гласила эта бумага, - выраженными в ней мыслями возбудила во всех без исключения русских чувства гнева, отвращения и ужаса, в скором, впрочем, времени сменившиеся на чувство сострадания, когда узнали, что достойный сожаления соотечественник, автор статьи, страдает расстройством и помешательством рассудка. Принимая в соображение болезненное состояние несчастного, правительство в своей заботливости и отеческой попечительности предписывает ему не выходить из дому и снабдить его даровым медицинским пособием, на который конец местное начальство имеет назначить особого из подведомственных ему врача". Это распоряжение приводилось в исполнение в течение нескольких месяцев. По свидетельству Герцена, доктора и полицеймейстер приезжали к Ч. еженедельно, причем они никогда и не заикались, зачем приезжали. Этому показанию противоречит одно из писем Ч. к брату, в котором находятся такие строки: "Что касается до моего положения, то оно теперь состоит в том, что я должен довольствоваться одною прогулкою и видеть у себя ежедневно господ медиков ex-officio, меня посещающих. Один из них, пьяный частный штаб-лекарь, долго ругался надо мною самым наглым образом, но теперь прекратил свои посещения, вероятно по предписанию начальства". Изложению как первого "Философического письма", так и последующих, до сих пор на русском языке не появлявшихся, мы считаем необходимым предпослать два замечания: 1) у нескольких русских писателей приводится из первого письма Ч. такая фраза: "Прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а будущего для нее нет. Россия - это пробел разумения, грозный урок, данный народам, до чего отчуждение и рабство могут довести". Подобной фразы в письме Ч. нет. 2) А. М. Скабичевский утверждает, что перевод письма Ч. на русский язык сделан Белинским. Это неверно: перевод сделан не Белинским, а Кетчером.
Знаменитое письмо Чаадаева проникнуто глубоко скептическим по отношению к России настроением. "Для души, - пишет он, - есть диетическое содержание, точно так же, как и для тела; уменье подчинять ее этому содержанию необходимо. Знаю, что повторяю старую поговорку, но в нашем отечестве она имеет все достоинства новости. Это одна из самых жалких особенностей нашего общественного образования, что истины, давно известные в других странах и даже у народов, во многих отношениях менее нас образованных, у нас только что открываются. И это оттого, что мы никогда не шли вместе с другими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас. Эта дивная связь человеческих идей в течение веков, эта история человеческого разумения, доведшая его в других странах мира до настоящего положения, не имели для нас никакого влияния. То, что у других народов давно вошло в жизнь, для нас до сих пор только умствование, теории.... Посмотрите вокруг себя. Все как будто на ходу. Мы все как будто странники. Нет ни у кого сферы определенного существования, нет ни на что добрых обычаев, не только правил, нет даже семейного средоточия; нет ничего, что бы привязывало, что бы пробуждало наши сочувствия, расположения; нет ничего постоянного, непременного: все проходит, протекает, не оставляя следов ни во внешности, ни в вас самих. Дома мы как будто на постое, в семействах как чужие, в городах как будто кочуем и даже больше чем племена, блуждающие по нашим степям, потому что эти племена привязаннее к своим пустыням, чем мы к нашим городам"... Указав, что у всех народов "бывает период сильной, страстной, бессознательной деятельности", что такие эпохи составляют "время юности народов", Ч. находит, что "мы не имеем ничего подобного". что "в самом начале у нас было дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество, следы которого в нашем образе жизни не изгладились совсем и доныне. Вот горестная история нашей юности... Нет в памяти чарующих воспоминаний, нет сильных наставительных примеров в народных преданиях. Пробегите взором все века нами прожитые, все пространство земли, нами занимаемое, вы не найдете ни одного воспоминания, которое бы вас остановило, ни одного памятника, который высказал бы вам протекшее живо, сильно, картинно... Мы явились в мир как незаконнорожденные дети, без наследства, без связи с людьми, которые нам предшествовали, не усвоили себе ни одного из поучительных уроков минувшего. Каждый из нас должен сам связывать разорванную нить семейности, которой мы соединялись с целым человечеством. Нам должно молотом вбивать в голову то, что у других сделалось привычкой, инстинктом... Мы растем, но не зреем, идем вперед, но по какому-то косвенному направлению, не ведущему к цели... Мы принадлежим к нациям, которые, кажется, не составляют еще необходимой части человечества, а существуют для того, чтобы со временем преподать какой-либо великий урок миру... Все народы Европы выработали определенные идеи. Это - идеи долга, закона, правды, порядка. И они составляют не только историю Европы, но ее атмосферу. Это более чем история, более чем психология: это физиология европейца. Чем вы замените все это?... Силлогизм Запада нам неизвестен. В наших лучших головах есть что-то большее, чем неосновательность. Лучшие идеи, от недостатка связи и последовательности, как бесплодные призраки цепенеют в нашем мозгу... Даже в нашем взгляде я нахожу что-то чрезвычайно неопределенное, холодное, несколько сходное с физиономией народов, стоящих на низших ступенях общественной лестницы... По нашему местному положению между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы соединять в себе два великие начала разумения: воображение и рассудок, должны бы совмещать в нашем гражданственном образовании историю всего мира. Но не таково предназначение, павшее на нашу долю. Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего не взяли у него, не приобщили ни одной идеи к массе идей человечества, ничем не содействовали совершенствованию человеческого разумения и исказили все, что сообщило нам это совершенствование... Ни одной полезной мысли не возросло на бесплодной нашей почве, ни одной великой истины не возникло среди нас. Мы ничего не выдумали сами и из всего, что выдумано другими, заимствовали только обманчивую наружность и бесполезную роскошь... Повторяю еще: мы жили, мы живем, как великий урок для отдаленных потомств, которые воспользуются им непременно, но в настоящем времени, что бы ни говорили, мы составляем пробел в порядке разумения". Произнеся такой приговор над нашим прошлым, настоящим и отчасти будущим, Ч. осторожно приступает к своей главной мысли и вместе с тем к объяснению указанного им явления. Корень зла, по его мнению, в том, что мы восприняли "новое образование" не из того источника, из которого воспринял его Запад. "Ведомые злою судьбою, мы заимствовали первые семена нравственного и умственного просвещения у растленной, презираемой всеми народами, Византии", заимствовали, притом, тогда, когда "мелкая суетность только что оторвала Византию от всемирного братства", и потому "приняли от нее идею, искаженную человеческою страстью". Отсюда и произошло все последующее. "Несмотря на название христиан, мы не тронулись с места, тогда как западное христианство величественно шло по пути, начертанному его божественным основателем". Ч. сам ставит вопрос: "Разве мы не христиане, разве образование возможно только по образцу европейскому?", - и отвечает так: "Без сомнения мы христиане, но разве абиссинцы не христиане же? Разве японцы не образованы?.. Но неужели вы думаете, что эти жалкие отклонения от божественных и человеческих истин низведут небо на землю?". В Европе все проникнуто таинственной силой, которая царила самодержавно целый ряд столетий". Эта мысль наполняет весь конец "Философического письма". "Взгляните на картину полного развития нового общества и вы увидите, что христианство преобразует все человеческие выгоды в свои собственные, потребность вещественную везде заменяет потребностью нравственною, возбуждает в мире мыслительном эти великие прения, которых вы не встретите в истории других эпох, других обществ... Вы увидите, что все создано им и только им: и жизнь земная, и жизнь общественная, и семейство, и отечество, и наука, и поэзия, и ум, и воображение, и воспоминание, и надежды, и восторги, и горести". Но все это относится к христианству западному; другие ветви христианства бесплодны. Ч. не делает отсюда никаких практических умозаключений. Нам кажется, что письмо его вызвало бурю не своими, хотя несомненными, но вовсе неярко выраженными католическими тенденциями, - их развивал он гораздо глубже в последующих письмах, - а лишь суровою критикою прошлого и настоящего России. Когда М. Ф. Орлов попробовал вставить слово Бенкендорфу в защиту Ч., то последний ответил ему: "Le passé de la Russie a été admirable, son présent est plus que magnifique, quant à son avenir il est au delà de tout ce que l"imagination la plus hardie se peut figurer; voilà le point de vue sous lequel l"histoire russe doit être conçue et écrite". Такова была официальная точка зрения; всякая другая считалась недозволительною, а чаадаевская - обличала "расстройство и помешательство рассудка"... Другие письма Ч. увидели свет через много лет, и то лишь на французском языке, в Париже, в издании известного иезуита кн. И. С. Гагарина. Всех писем три, но есть основание думать, что в промежуток между первым (напечатанным в "Телескопе") и так называемым вторым существовали еще письма, по-видимому, безвозвратно пропавшие. Во "втором" письме (мы будем приводить далее цитаты в нашем переводе) Ч. выражает мысль, что прогресс человечества направляется рукою Провидения и движется при посредстве избранных народов и избранных людей; источник вечного света никогда не угасал среди человеческих обществ; человек шествовал до определенному ему пути только при свете истин, открываемых ему высшим разумом. "Вместо того, чтобы угодливо принимать бессмысленную систему механического совершенствования нашей натуры, так явно опровергаемого опытом всех веков, нельзя не видеть, что человек, предоставленный самому себе, шел всегда, наоборот, по пути бесконечного вырождения. Если и были от времени до времени эпохи прогресса у всех народов, минуты просветления в жизни человечества, возвышенные порывы разума, то ничто не доказывает непрерывности и постоянства такого движения. Истинное движение вперед и постоянная наличность прогресса замечается лишь в том обществе, которого мы состоим членами и которое не является продуктом рук человеческих. Мы без сомнения восприняли то, что было выработано древними до нас, воспользовались им и замкнули таким образом кольцо великой цепи времен, но из этого вовсе не следует, что люди достигли бы состояния, в котором они теперь находятся, без того исторического явления, которое безусловно не имеет антецедентов, находится вне всякой зависимости от человеческих идей, вне всякой необходимой связи вещей и отделяет мир древний от мира нового". Само собою разумеется, что Ч. говорит здесь о возникновении христианства. Без этого явления наше общество неизбежно погибло бы, как погибли все общества древности. Христианство застало мир "развращенным, окровавленным, изолгавшимся". В древних цивилизациях не было никакого прочного, внутри их лежащего, начала. "Глубокая мудрость Египта, очаровательная прелесть Ионии, строгие добродетели Рима, ослепительный блеск Александрии - во что вы превратились? Блестящие цивилизации, взлелеянные всеми силами земли, связанные со всеми славами, со всеми героями, со всем владычеством над вселенной, с величайшими государями, которых когда-либо производила земля, с мировым суверенитетом - каким образом могли вы быть снесены с лица земли? К чему была работа веков, чудные деяния интеллекта, если новые народы, пришедшие неизвестно откуда, не приобщенные ни малейшим образом к этим цивилизациям, должны были все это разрушить, опрокинуть великолепное здание и запахать самое место, на котором оно стояло?" Но не варвары разрушили древний мир. Это был уже "разложившийся труп и варвары развеяли только его прах по ветру". Этого с новым миром случиться не может, ибо европейское общество составляет единую семью христианских народов. Европейское общество "в течение целого ряда веков покоилось на основе федерации, которая была разорвана только реформацией; до этого печального события народы Европы смотрели на себя не иначе как на единый социальный организм, географически разделенный на разные государства, но составляющий в моральном смысле единое целое; между народами этими не было иного публичного права, кроме постановлений церкви; войны представлялись междоусобиями, единый интерес одушевлял всех, одна и та же тенденция приводила в движение весь европейский мир. История средних веков была в буквальном смысле слова историей одного народа - народа христианского. Движение нравственного сознания составляло ее основание; события чисто политические стояли на втором плане; все это обнаруживалось с особенною ясностью в религиозных войнах, т. е. в событиях, которых так ужасалась философия прошлого века. Вольтер очень удачно замечает, что войны из-за мнений происходили только у христиан; но не следовало ограничиваться лишь констатированием факта, необходимо было возвыситься до уразумения причины такого единственного в своем роде явления. Ясно, что царство мысли не могло иначе утвердиться в мире, как придавая самому принципу мысли полную реальность. И если теперь положение вещей изменилось, то это явилось результатом схизмы, которая, разрушив единство мысли, разрушила тем самым и единство общества. Но основание остается и теперь все то же, и Европа все еще христианская страна, что бы она ни делала, что бы ни говорила... Для того, чтобы настоящая цивилизация была разрушена, надо было бы, чтобы весь земной шар перевернулся вверх дном, чтобы повторился переворот подобный тому, который дал земле ее настоящую форму. Чтобы погасить дотла все источники нашего просвещения, понадобился бы, по крайней мере, второй всемирный потоп. Если бы, напр., было поглощено одно из полушарий, то и того, что осталось бы на другом, было бы достаточно для обновления человеческого духа. Мысль, долженствующая покорить вселенную, никогда не остановится, никогда не погибнет или, по крайней мере, не погибнет до тех пор, пока на это не будет веления Того, кто вложил эту мысль в человеческую душу. Мир приходил к единению, но этому великому делу помешала реформация, возвратив его к состоянию разрозненности (desunité) язычества". В конце второго письма Ч. прямо высказывает ту мысль, которая лишь косвенно пробивалась в письме первом. "Что папство было учреждением человеческим, что входящие в него элементы созданы человеческими руками - я охотно это признаю, но сущность панства исходит из самого духа христианства... Кто не изумится необыкновенным судьбам папства? Лишенное своего человеческого блеска, оно стало от того только сильнее, а проявляемый по отношению к нему индифферентизм лишь еще более упрочивает и обеспечивает его существование... Оно централизует мысль христианских народов, влечет их друг к другу, напоминает им о верховном начале их верований и, будучи запечатлено печатью небесного характера, парит над миром материальных интересов". В третьем письме Ч. развивает те же мысли, иллюстрируя их своими воззрениями на Моисея, Аристотеля, Марка Аврелия, Эпикура, Гомера и т. д. Возвращаясь к России и к своему взгляду на русских, которые "не принадлежат, в сущности, ни к какой из систем нравственного мира, но своею общественною поверхностью примыкают к Западу", Ч. рекомендует "сделать все что можно, чтобы приготовить пути для грядущих поколений". "Так как мы не можем оставить им то, чего у нас самих не было: верований, воспитанного временем разума, ярко очерченной личности, развитых течением длинной, одушевленной, деятельной, богатой результатами, интеллектуальной жизни, мнений, то оставим же им, по крайней мере, несколько идей, которые, хотя мы их и не сами нашли, будучи передаваемы от поколения к поколению, будут иметь больше традиционного элемента и, поэтому, больше могущества, больше плодотворности, чем наши собственные мысли. Таким образом мы заслужим благодарность потомства и не напрасно пройдем по земле". Короткое четвертое письмо Ч. посвящено архитектуре. Наконец, известна еще первая и несколько строк из второй главы "Апологии сумасшедшего" Ч. Тут автор делает кое-какие уступки, соглашается признать некоторые из своих прежних мнений преувеличениями, но зло и едко смеется над обрушившимся на него за первое философическое письмо из "любви к отечеству" обществом. "Существуют различные роды любви к отечеству: самоед, напр., любящий свои родные снега, ослабляющие его зрение, дымную юрту, в которой он проводит скорчившись половину жизни, прогорклый жир своих оленей, окружающий его тошнотворной атмосферой - самоед этот, без сомнения, любит родину иначе, чем любит ее английский гражданин, гордящийся учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова... Любовь к отечеству - вещь очень хорошая, но есть нечто повыше ее: любовь к истине". Дальше Ч. излагает свои мнения на историю России. Коротко история эта выражается так: "Петр Великий нашел лишь лист бумаги и своею мощною рукою написал на нем: Европа и Запад". И великий человек сделал великое дело. "Но вот, явилась новая школа (славянофилы). Запад более не признается, дело Петра Великого отрицается, считается желательным снова вернуться в пустыню. Забыв все, что сделал для нас Запад, будучи неблагодарны к великому человеку, который нас цивилизовал, к Европе, которая нас образовала, отрекаются и от Европы, и от великого человека. В своем горячем усердии новейший патриотизм объявляет нас любимейшими чадами Востока. С какой стати, - говорит этот патриотизм, - будем мы искать света у западных народов? Разве мы не имеем у себя дома всех зародышей социального строя бесконечно лучшего, чем социальный строй Европы? Предоставленные самим себе, нашему светлому разуму, плодотворному началу, сокрытому в недрах нашей могучей натуры и в особенности нашей святой веры, мы скоро оставили бы позади все эти народы, коснеющие в заблуждениях и лжи. И чему нам завидовать на Западе? Его религиозным войнам, его папе, его рыцарству, его инквизиции? Хорошие все это вещи, - нечего сказать! И разве, в самом деле, Запад является родиной науки и глубокой мудрости? Всякий знает, что родина всего этого - Восток. Возвратимся же к этому Востоку, с которым мы соприкасаемся повсеместно, откуда мы восприяли некогда наши верования, наши законы, наши добродетели, словом, все, что сделало нас могущественнейшим народом на земле. Старый Восток отходит в вечность, и разве не мы его законные наследники? Среди нас должны жить навсегда его чудесные традиции, осуществляться все его великие и таинственные истины, хранение которых ему было завещано от начала веков... Вы понимаете теперь происхождение недавно разразившейся надо мною бури и видите, что среди нас происходит настоящая революция, страстная реакция против просвещения, против западных идей, против того просвещения и тех идей, которые сделали нас тем, что мы есть, и плодом которых явилось даже само настоящее движение, сама реакция". Мысль, что в нашем прошлом не было ничего творческого, Ч. видимо хотел развить во второй главе "Апологии", но она содержит в себе лишь несколько строк. "Существует факт, верховно владычествующий над нашим историческим движением во все его века, проходящий через всю нашу историю, заключающий в себе в некотором смысле всю философию, проявляющийся во все эпохи нашей социальной жизни, определяющий ее характер, составляющий одновременно и существенный элемент нашего политического величия, и истинную причину нашего интеллектуального бессилия: этот факт - факт географический". Издатель сочинений Ч., кн. Гагарин, говорит в примечании следующее: "Здесь оканчивается рукопись и нет никаких признаков, чтобы она когда-либо была продолжена". После инцидента с "Философическим письмом" Ч. прожил почти безвыездно в Москве 20 лет. Хотя он во все эти годы ничем особенным себя не проявил, но - свидетельствует Герцен - если в обществе находился Ч., то "как бы ни была густа толпа, глаз находил его тотчас же". Ч. скончался в Москве 14 апреля 1856 г.
Литература. "Телескоп" (т. 34, № 15, стр. 275 - 310) и "Пол. Звезда" (1861 г., кн. VI, стр. 141 - 162); Пыпин, "Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х годов" ("Вест. Европы", 1871, декабрь); Милюков, "Главные течения русской исторической мысли"; Жихарев, "П. Я. Чаадаев" ("Вест. Европы", 1871, июль и сентябрь); Лонгинов, "Воспоминания о П. Я. Чаадаеве" ("Русский Вестник", 1862, ноябрь); Свербеев, "Воспоминания о П. Я. Чаадаеве" ("Русский Архив", 1868, № 6); Якушкин, "Записки"; Герцен, "Былое и думы"; Никитенко, "Записки и дневник" (т. I, стр. 374 - 375). Донос Вигеля и письмо митрополита Серафима к гр. Бенкендорфу - в "Русской Старине" (1870, № 2); "Неизданные рукописи П. Я. Чаадаева" - в "Вестнике Европы" (1871, ноябрь). Два письма Ч. к Шеллингу - в "Рус. Вестнике" (1862, ноябрь); Ср. еще Скабичевский, "Сорок лет русской критики"; Скабичевский, "Очерки по истории русской цензуры"; Кошелев, "Записки"; Смирнова, "Записки" (ч. 1, стр. 211); "Oeuvres choisies de Pierre Tchadaïeff, publiées pour la première fois par le P. Gagarin"; Herzen, "Du développement des idées révolutionnaires en Russie"; Custine, "La Russie en 1839"; Щебальский, "Глава из истории нашей литературы" ("Рус. Вестн.", 1884, ноябрь); А. И. Кошелев, "Записки"; Кирпичников, "П. Я. Чаадаев по новым документам" ("Русск. Мысль", 1896, апрель); Веселовский, "Этюды и характеристики" (1903).
В. Богучарский.
{Брокгауз}
Чаадаев, Петр Яковлевич
(27.5.1794-14.4.1856). - Бывший адъютант генерала И. В. Васильчикова; философ и публицист.
Род. в Москве. Отец - подполковник Як. Петр. Чаадаев (ум. 1807), мать - княж. Нат. Мих. Щербатова, дочь историка M. M. Щербатова. Воспитывался в доме своего дяди кн. Д. М. Щербатова, в 1808-1812 учился в Московском ун-те. В службу вступил вместе с братом Михаилом подпрапорщиком в л.-гв. Семеновский полк - 12.5.1812, участник Отечественной войны 1812 (Бородино - за отличие произведен в прапорщики, Тарутино, Малоярославец) и заграничных походов (Люцен, Бауцен, Кульм - награжден орденом Анны 3 ст. и Кульмским крестом, Париж), переведен в Ахтырский гусар. полк, а затем в л.-гв. Гусар. полк - начало 1816. Полк стоял в Царском Селе, где Чаадаев познакомился, а вскоре и сдружился с А. С. Пушкиным, который посвятил ему три послания. Ад. И. В. Васильчикова, выехал из Петербурга с донесением Александру I в Троппау о восстании Семеновского полка - 22.10.1820. Вышел в отставку - февр. 1821, в 1823-1826 в заграничном путешествии по Англии, Франции, Италии, Швейцарии и Германии. После возвращения в Россию за ним установлен тайный надзор. Масон, член ложи "Соединенных друзей", "Друзей Севера" (блюститель и делегат в "Астрее"), в 1826 носил знак 8 степени "Тайных белых братьев ложи Иоанна". Член Английского клуба.
Член Союза благоденствия. Высоч. повелено оставить без внимания.
Автор знаменитых "Философических писем", одно из которых было напечатано в 1836 в "Телескопе" и вызвало гонения на автора, цензора А. В. Болдырева и издателя Н. И. Надеждина (сослан в Усть-Сысольск). Чаадаев был официально объявлен сумасшедшим, хотя и оставлен на свободе под врачебным присмотром. Жил и умер в Москве, похоронен в Донском мон.
Брат - Михаил (1792-1866).
ЦГАОР, ф. 48, оп. 1, д. 28, 243.
Чаадаев, Петр Яковлевич
писатель, бывший офицер Семеновского и Ахтыр. гус. полка; р. 27 мая 1793 г., † 14 апр. 1856 г.
{Половцов}
Чаадаев, Петр Яковлевич
[род. между 1793 и 1796 (год точно не установлен), умер в 1856] - крупный русский философ-публицист. Происходил из старинной дворянской семьи, внук историка князя Щербатова, в семье которого воспитывался. В 1811 поступил на военную службу. Участвовал в войнах против Наполеона. В совершенстве владея иностранными языками, Ч. путем чтения приобрел глубокое образование и стал одним из образованнейших людей тогдашней России. В Петербурге он общался со многими представителями либеральной русской интеллигенции. Он близко сошелся с А. С. Пушкиным, на которого имел большое влияние. Когда Пушкину за его стихи грозила ссылка в Соловецкий монастырь, Ч. отправился к Карамзину, с трудом добился с ним экстренного свидания и убедил его вступиться за Пушкина и добиться смягчения наказания. Пушкин глубоко любил Ч., считал его своим лучшим другом и посвятил ему ряд своих стихотворений. В одном из стихотворений Пушкин писал про Ч., что он в Риме был бы Брут, в Афинах - Перикл. В другом стихотворении, обращаясь к Ч., Пушкин писал: "Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, отчизне посвятим души высокие порывы. Товарищ, верь, взойдет она, заря пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна и на обломках самовластья напишут наши имена".
Причины, вызвавшие в России движение декабристов , сказались и на Ч. В 1816-18 он был членом масонской ложи вместе с декабристами С. Г. Волконским , П. И. Пестелем и М. И. Муравьевым-Апостолом (см.). Позже он был членом "Союза благоденствия". Но Ч. имел глубокий и притом скептически настроенный ум. Он видел необходимость для России вступить на путь капиталистического развития, но не видел той реальной силы, на которую могло опереться буржуазное либеральное движение; он видел беспочвенность движения декабристов при тогдашнем соотношении общественных сил. К тому же по натуре Ч. был человеком мысли, а не действия. Поэтому он не проявил себя активностью в рядах декабристов, а в 1821 уехал за границу и фактически отошел от движения, почему и не был привлечен к суду после разгрома движения. За границей Ч. много читал и путешествовал. Он познакомился там с Шлегелем, Шеллингом, Ламмене, которые его высоко ценили. Возвратившись в Россию в 1826, т. е. после разгрома движения декабристов, Чаадаев попал в атмосферу глубокой реакции. Его лучшие друзья были арестованы, сосланы, а некоторые казнены. Этот разгром движения еще более усилил скептицизм и пессимизм Ч. Поселившись в Москве, он вел уединенную жизнь ("басманный философ" - в шутку прозвали его в Москве). Около 1830 им был написан ряд статей, которые он однако не опубликовал. В 1836 в журнале "Телескоп" была напечатана одна из них - "Философическое письмо". Статья эта произвела огромное впечатление. "Как только появилось письмо, - говорит Логинов, - поднялась грозная буря". "После “Горя от ума” не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление, - писал Герцен. - Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь".
В своем "Философическом письме" Ч. ставит вопрос о всей прошлой истории России, о ее положении и ее будущем и приходит к глубоко пессимистическим выводам. Он указывает на отсталость России, на ее оторванность от культурной жизни Запада. "Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас... То, что у других народов давно вошло в жизнь, для нас только умствование, теория". "Все народы мира выработали определенные идеи. Это идеи долга, закона, права, порядка. И они составляют не только историю Европы, но ее атмосферу". У нас ничего этого нет. "Отшельники в мире, мы ничего ему не дали, ничего не взяли у него, не приобщили ни одной идеи к массе идей человечества". "Ни одной полезной мысли не возрослo на бесплодной нашей почве". "Мы ничего не выдумали сами и из всего, что выдумано другими, заимствовали только обманчивую наружность и бесполезную роскошь".
Не видя в экономической обстановке современной ему России никакой социальной базы для своих либерально-буржуазных стремлений, Ч. впадает в мистику и находит основной движущий фактор исторического процесса в религии. Роль католицизма, по мнению Чаадаева, была громадна. "Все создано им и только им: и жизнь земная, и жизнь общественная, и семейство, и отечество, и наука, и поэзия, и ум, и воображение, и воспитание, и надежды, и восторги, и горести". Другие ветви христианства не дают ничего. Причину отсталости и изолированности России Ч. видит в том, что она взяла христианство не из Западной Европы в виде католицизма, а из Византии в виде православия. Чаадаев отрицает всю старую историю России, всякое стремление к созданию русской самобытной культуры и потому является одним из крупнейших предшественников западничества .
Статья Ч. вызвала глубокое негодование правительства Николая I и тех, кто его поддерживал. - "Телескоп" был закрыт. Его редактор Надеждин сослан в Усть-Сысольск, а цензор уволен в отставку. Печати было запрещено говорить о Ч. и о его статье, а сам Ч. был объявлен сумасшедшим. Ему было запрещено выходить из дому, и над ним был установлен полицейско-медицинский надзор: его ежедневно посещали доктор и полицеймейстер. Через год надзор был снят. Остальные "Философические письма" - всего их было 8 - кроме двух не увидели света. Эти два письма были напечатаны за границей на французском языке князем Гагариным. Остальные 5 писем также найдены (подготовлены к печати в изд. "Academia").
После 1836 Ч. жил в Москве. В 1837 им была написана "Апология сумасшедшего", где он отчасти развивал некоторые положения "Философического письма", отчасти смягчал некоторые его острые мысли. Здесь он указывал на громадную историческую роль Петра Первого, который толкнул Россию на путь развития Западной Европы. Здесь же он выдвинул мысль, что отсталую Россию ждет тем не менее великая будущность. "У меня есть глубокое убеждение, - писал Ч., - что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество". Эта мысль впоследствии была подхвачена и развита Герценом и народниками.
Миросозерцание Ч., его пессимизм, его трагическая судьба - результат экономической слабости и политического бессилия русской буржуазии начала 19 века. Ч. не остался одиноким и в свое время. В том же 1836, когда было напечатано первое "Философическое письмо", другой выдающийся русский человек В. С. Печерин (см.) самостоятельно пришел к выводу о превосходстве европейской культуры и католицизма над культурой российской и над православием. Он также уехал за границу и там принял католицизм.
Ч. не оставил после себя школы прямых учеников. Но его критика русской культуры и его положения о превосходстве культуры Запада близки к идеям западничества. Еще позже, в начале заката рус. либерализма, когда идеологи рус. буржуазии начали чувствовать близость гибели, грозящей буржуазному строю, и когда мысль их стала в силу этого обращаться в область иррационального, в область мистики, мистические идеи Ч., его идея о вселенской церкви были подхвачены B. C. Соловьевым , а в дальнейшем М. О. Гершензоном (см.).
Лит.: Сочинения и письма П. Я. Чаадаева (под ред. М. О. Гершензона), т. I - II. М., 1913-14; Гершензон М. О., П. Я. Чаадаев (Жизнь и мышление), Петербург, 1908, [дана библиография]; Плеханов Г. В., Сочинения, Москва - Ленинград, , том X (статья "Пессимизм как отражение экономической действительности"), том XXIII; Лемке М. К., Николаевские жандармы и литература 1826-55, 2 издание, Петербург, 1909.
Н. Мещеряков.
Чаадаев, Петр Яковлевич
Философ, публицист. Род. в Москве, в дворянской семье. Учился в Моск. ун-те (1808-1811). Там он познакомился с Грибоедовым и нек-рыми будущими декабристами. Войну 1812-1814 провел в составе гусарского полка. Дошел с ним до Парижа. После возвращения в Москву делает быструю карьеру. По отзывам современников, Ч. был одним из самых блестящих светских молодых людей Петербурга. В 1814 Ч. вступает в масонскую ложу, однако подробности его связей с масонами неясны до сих пор. Осенью 1820 Ч. был отправлен к Александру I в австрийский г. Тро-пау (там проходил конгресс Священного союза) с докладом о бунте Семеновского полка. Однако после этой встречи, казалось бы, сулившей молодому честолюбивому человеку многообещающие перспективы, Ч. неожиданно подает прошение об отставке. Мотивы, побудившие Ч. к уходу с гос. службы, неясны и поныне. Неясны и причины суровости императора, распорядившегося лишить Ч. полагавшегося при отставке очередного чина. Очевидно, в это время (1820-1821) Ч. испытывает какой-то глубокий внутр. кризис и перелом в своем мировоззрении. Летом 1821 старинный друг Ч. Иван Якушкин принял его в тайное об-во, но об этой сфере жизни Ч. также ничего не известно. В июле Ч. выезжает за границу и три года проводит в скитаниях по Англии, Франции, Швейцарии, Италии, Германии. Знакомится с Шеллингом. В июле 1826 в пограничном Брест-Литовске подвергается допросу в связи с делом декабристов, однако серьезных неприятностей избежал. Несколько последующих лет Ч. живет затворником в Москве, почти не появляясь в свете и напряженно работая над "Философическими письмами". В 1830-1831 вновь появляется в об-ве, делится с друзьями своими профетическими прозрениями. В 1836, после появления первого "Философического письма" в ж. "Телескоп" (№ 15), разразилась буря. Многие современники увидели в Ч. неистового ниспровергателя нац. святынь и безрассудного бунтаря. Было начато следствие. После завершения "следствия" был вынесен "высочайший" вердикт, что автор является умалишенным. После снятия мед. надзора и домашнего ареста Ч. участвовал в идейной жизни Москвы, в полемике западников и славянофилов, много писал, но в силу сохранявшегося запрета до конца жизни ничего не напечатал. Скончался Ч. в Москве.
Ч. был создателем первой оригинальной историософской теории, задавшей осн. темы будущих ожесточенных дискуссий о месте и судьбе России, о специфике рус. нац. сознания и рус. истории, о соотношении народа и гос. власти в преобразовании росс. действительности. Идеи Ч. способствовали формированию двух гл. направлений во взглядах на прошлое и будущее России - славянофильства и западничества. Большое влияние историософских идей Ч. испытал на себе В.С.Соловьев. В общефилос. плане Ч. стоял на позициях теизма и провиденциализма; в трактовке явлений сознания придерживался т. зр. психофиз. параллелизма. Из двух выделяемых им видов познания (опыт и непосредственное озарение) безусловный примат отдавал божественному откровению.
Соч.: Сочинения и письма в 2 т. М. , 1913-1914 ; Письмо П.Я.Чаадаева к кн. П.А.Вяземскому // Старина и новизна. 1916. Т.20 ; Письмо к И.Гагарину // Временник Общества друзей русской книги. 1928. Т.2 ;Философская энциклопедия
Русский мыслитель и публицист. Родился в дворянской семье (мать ‒ дочь историка князя М. М. Щербатова). В 1808‒11 учился в Московском университете, где сблизился с Н. И. Тургеневым и И. Д.… … Большая советская энциклопедия
Чаадаев (Петр Яковлевич) известный русский писатель. Год рождения его точно неизвестен. Лонгинов говорит, что Ч. родился 27 мая 1793 г., Жихарев считает годом его рождения 1796 й, Свербеев неопределенно относит его к первым годам последнего… … Биографический словарь
- (1794 1856), рус. мыслитель, автор трактата «Философические письма» (1829 1831, на франц. яз.), первое из к рых было опубл. в рус. переводе в «Телескопе» (1836, № 15). В «Письме» развивалась пессимистич. концепция прошлой и совр. истории России… … Лермонтовская энциклопедия
- (1794 1856) российский мыслитель и публицист. Участвовал в Отечественной войне 1812, в 1821 принят в Северное общество декабристов, в 1823 26 за границей. Философско исторические взгляды сложились под влиянием идей католического провиденциализма… … Большой Энциклопедический словарь
- (1794 1856) русский философ идеалист. Автор Философических писем, которые в русском обществе были восприняты как манифест западнической идеологии. В области психологии развивал идею об едином пространстве, где человеческие души могут… … Психологический словарь
Чаадаев Петр Яковлевич - (1794 1856) русский философ идеалист. Исследования. Автор Философических писем, которые в русском обществе были восприняты как манифест западнической идеологии. В области психологии развивал идею об едином пространстве, где человеческие души… … Большая психологическая энциклопедия КнигиПодробнее
Пётр Яковлевич Чаадаев
В 1836 г. в журнале «Телескоп» было опубликовано первое письмо из «Философических писем» П.Я. Чаадаева. Эта публикация закончилась большим скандалом.Публикация первого письма, по словам А. Герцена, произвела впечатление «выстрела, раздавшегося в тёмную ночь». Император Николай I, прочитав статью, высказал своё мнение: «… нахожу, что содержание оной – смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишённого». Результат публикации: журнал был закрыт, издатель Н. Надеждин сослан в Усть-Сысольск (современный Сыктывкар), а затем в Вологду. Чаадаев же официально был объявлен сумасшедшим.
Что мы знаем о Чаадаеве?
Конечно, прежде всего мы вспоминаем адресованное ему стихотворение А.С. Пушкина, которое все учат в школе:
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Комментарием к этому стихотворению обычно являются слова о том, что Чаадаев – старший друг Пушкина, с которым он познакомился в лицейские годы (в 1816 г.). Пожалуй, это всё.
А между тем, Чаадаеву посвящены 3 стихотворения Пушкина, его черты воплотились в образе Онегина.
О личности Чаадаева Пушкин в стихотворении «К портрету Чаадаева» писал так:
Он вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской;
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он – офицер гусарской.
Пушкин и Чаадаев
В 1820 г. началась южная ссылка Пушкина, и их постоянное общение прервалось. Но переписка и встречи продолжались всю жизнь. 19 октября 1836 г. Пушкин написал Чаадаеву знаменитое письмо, в котором спорил со взглядами на предназначение России, высказанными Чаадаевым в первом «Философическом письме ».
Из биографии П.Я. Чаадаева (1794-1856)
Портрет П.Я. Чаадаева
Пётр Яковлевич Чаадаев – русский философ и публицист, в своих сочинениях резко критиковал действительность русской жизни. В Российской империи его труды были запрещены к публикации.
Родился в старинной дворянской семье. По материнской линии является внуком историка М. М. Щербатова, автора 7-томного издания «Истории Российской от древнейших времен».
П.Я. Чаадаев рано осиротел, его с братом воспитывала тетка – княжна Анна Михайловна Щербатова, а опекуном стал князь Д. М. Щербатов, в его доме Чаадаев получил прекрасное образование.
Молодой Чаадаев слушал лекции в Московском университете, а среди его друзей были А. С. Грибоедов, будущие декабристы Н. И. Тургенев, И. Д. Якушкин.
Он участвовал в войне 1812 г. (в том числе в Бородинском сражении, ходил в штыковую атаку при Кульме, был награждён русским орденом св. Анны и прусским Кульмским крестом) и последующих военных действиях. Служа затем в лейб-гусарском полку, близко сошелся с учившимся тогда в Царскосельском лицее молодым Пушкиным.
В. Фаворский «Пушкин-лицеист»
Он сильно способствовал развитию Пушкина, а позже – спасению поэта от грозившей ему ссылки в Сибирь или заключения в Соловецкий монастырь. Чаадаев тогда был адъютантом командира гвардейского корпуса князя Васильчикова и добился свидания с Карамзиным, чтобы убедить его вступиться за Пушкина. Пушкин платил Чаадаеву теплой дружбой и очень ценил его мнение: именно ему Пушкин посылает первый экземпляр «Бориса Годунова» и с нетерпением ждёт отзыва на своё произведение.
В 1821 г. неожиданно для всех Чаадаев отказался от блестящей военной и придворной карьеры, вышел в отставку и вступил в тайное общество декабристов. Но и здесь он не нашёл удовлетворения своим духовным потребностям. Переживая духовный кризис, в 1823 г. отправился в поездку по Европе. В Германии Чаадаев познакомился с философом Ф. Шеллингом, усваивал идеи западных теологов, философов, ученых и писателей, знакомился с социальным и культурным укладом западных стран: Англии, Франции, Германии, Швейцарии, Италии.
Вернувшись в 1826 г. Россию, несколько лет жил в Москве отшельником, осмысляя и переживая увиденное за годы странствий, а затем начал вести активную общественную жизнь, появляясь в светских салонах и высказываясь по актуальным вопросам истории и современности. Современники отмечали его просвещенный ум, художественное чувство и благородное сердце – всё это снискало ему непререкаемый авторитет.
Чаадаев выбрал своеобразный способ распространения своих идей – он излагал их в частных письмах. Затем идеи эти становились достоянием общественности, их обсуждали как публицистику. В 1836 г. он опубликовал в журнале «Телескоп» свое первое «Философическое письмо», адресованное Е. Пановой, которую он называет Сударыней.
Всего им было написано на французском языке 8 «Философических писем», последнее из них – в 1831 г. В «Письмах» Чаадаев изложил свои философские и исторические взгляды на судьбу России. Именно этот его взгляд не признавали правящие круги и часть современного ему общественного мнения, общественный резонанс был огромным. «После «Горя от ума» не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление», – считал А. Герцен.
Некоторые заявляли даже, что готовы с оружием в руках вступиться за оскорбленную Чаадаевым Россию.
Особенностью исторической судьбы России он считал «тусклое и мрачное существование, лишенное силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни мощных поучений в его предании… Мы живем одним настоящим, в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя».
Появление первого «Философического письма» и стало причиной разделения мыслящих и пишущих людей» на западников и славянофилов. Споры между ними не прекращаются и сегодня. Чаадаев, конечно, был убеждённым западником.
Министр народного просвещения Уваров представил Николаю I доклад, после которого император официально и объявил Чаадаева сумасшедшим. Он был обречен на отшельничество в своем доме на Басманной улице, где его посещал врач, ежемесячно докладывавший о его состоянии царю.
В 1836-1837 гг. Чаадаев написал статью «Апология сумасшедшего», в которой он решил разъяснить особенности своего патриотизма, своих взглядов на высокое предназначение России: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной… У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество».
Умер Чаадаев в Москве в 1856 г.
«Философические письма»
Философические письма" П. Чаадаева
Первое письмо
Чаадаева волновала судьба России, он искал пути, по которым можно направить страну к лучшему будущему. Для этого он определил три приоритетных направления:
«прежде всего серьезное классическое образование;
освобождение наших рабов, являющееся необходимым условием всякого дальнейшего прогресса;
пробуждение религиозного чувства, дабы религия вышла из некоторого рода летаргии, в котором она ныне находится».
Первое и самое знаменитое письмо Чаадаева проникнуто глубоко скептическим по отношению к России настроением: «Одна из самых прискорбных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других странах и дате у народов, гораздо более нас отсталых. Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось».
«То, что у других народов давно вошло в жизнь, – пишет он далее, – для нас до сих пор только умствование, теория… Посмотрите вокруг себя. Все как будто на ходу. Мы все как будто странники. Нет ни у кого сферы определенного существования, нет ни на что добрых обычаев, не только правил, нет даже семейного средоточия; нет ничего, что бы привязывало, что бы пробуждало наши сочувствия, расположения; нет ничего постоянного, непременного: все проходит, протекает, не оставляя следов ни во внешности, ни в вас самих. Дома мы как будто на постое, в семействах как чужие, в городах как будто кочуем, и даже больше, чем племена, блуждающие по нашим степям, потому что эти племена привязаннее к своим пустыням, чем мы к нашим городам».
Историю страны Чаадаев излагает так: «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, – вот печальная история нашей юности. Поры бьющей через край деятельности, кипучей игры нравственных сил народа – ничего подобного у нас не было. <…> Окиньте взором все прожитые века, все занятые нами пространства, и Вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил о прошедшем и рисовал его живо и картинно. Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя».
«То, что у других народов является просто привычкой, инстинктом, то нам приходится вбивать в свои головы ударом молота. Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы как бы чужие для себя самих».
«А между тем, раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы — воображение и разум, и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своем благодетельном воздействии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не пожелало ни в чем вмешиваться в наши дела, не пожелало ни чему нас научить. Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь».
Но смысл России Чаадаев видит в том, что «мы жили и сейчас ещё живем для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам».
Второе письмо
Во втором письме Чаадаев выражает мысль, что прогресс человечества направляется рукой Провидения и движется при посредстве избранных народов и избранных людей; источник вечного света никогда на угасал среди человеческих обществ; человек шествовал по определенному ему пути только при свете истин, открываемых ему высшим разумом. Он подвергает критике православие за то, что оно, в отличие от западного христианства (католицизма), не способствовало освобождению низших слоев населения от рабской зависимости, а, напротив, закрепило крепостничество во времена Годунова и Шуйского. Также он критикует монашеский аскетизм за безразличие к жизненным благам: «В этом безразличии к жизненным благам, которые иные из нас вменяют себе в заслугу, есть поистине нечто циничное. Одна из главных причин, замедляющих у нас прогресс, состоит в отсутствии всякого отражения изящного в нашей домашней жизни».
Третье письмо
В третьем письме Чаадаев развивает те же мысли, иллюстрируя их своими воззрениями на Моисея, Аристотеля, Марка Аврелия, Эпикура, Гомера и т. д. Он размышляет над соотношением веры и разума. С одной стороны, вера без разума – это мечтательная прихоть воображения, но разум без веры также существовать не может, ибо «нет иного разума, кроме разума подчиненного. И подчинение это состоит в служении благу и прогрессу, который состоит в осуществлении «нравственного закона».
Четвёртое письмо
Образ Божий в человеке, по его мнению, заключен в свободе.
Пятое письмо
В этом письме Чаадаев противопоставляет сознание и материю, полагая, что они имеют не только индивидуальные, но и мировые формы. Так «мировое сознание» есть не что иное как мир идей, которые живут в памяти человечества.
Шестое письмо
В нём Чаадаев излагает свою «философию истории». Он считал, что история человечества должна включать имена таких деятелей как Моисей и Давид. Первый «указал людям истинного Бога», а второй явил «образ возвышенного героизма». Затем, по его мнению, идёт Эпикур. Аристотеля он называет «ангелом тьмы». Целью истории Чаадаев считает восхождение к Царству Божьему. Реформацию он называет «прискорбным событием», разъединившим единую христианскую Европу.
Седьмое письмо
В этом письме Чаадаев признаёт заслугу ислама и Мухаммеда в искоренении многобожия и консолидации Европы.
Восьмое письмо
Цель и смысл истории – «великий апокалиптический синтез», когда на земле установится «нравственный закон» в рамках единого планетарного общества.
Заключение
Размышления...
В «Апологии сумасшедшего» Чаадаев соглашается признать некоторые из своих прежних мнений преувеличенными, но едко смеётся над обществом, обрушившимся на него за первое философическое письмо из «любви к отечеству».
Итак, в лице Чаадаева мы видим патриота, который любит свою родину, но любовь к истине ставит выше. Он противопоставляет патриотизм «самоеда» (общее название коренных малочисленных народов России: ненцев, энцев, нганасан, селькупов и уже исчезнувших саянских самодийцев, говорящих (или говоривших) на языках самодийской группы, образующих вместе с языками финно-угорской группы уральскую языковую семью) к своей юрте и патриотизм «английского гражданина». Любовь к родине нередко питает национальную ненависть и «одевает землю в траур». Чаадаев признает истинным прогресс и европейскую цивилизацию, а также призывает избавиться от «пережитков прошлого».
Чаадаев высоко ценит деятельность Петра Великого по приобщению России к Европе и видит в этом высший смысл патриотизма. По мнению Чаадаева, Россия недооценивает того благотворного влияния, которое оказал на нее Запад. Всякое славянофильство и патриотизм являются для него чуть ли не бранными словами.
Родился в семье дворян Чаадаевых, младший ребенок. Рано остался сиротой – отец умер через год после его рождения, мать - через три года. Старшего брата Михаила и Петра забрала тетка, княжна Анна Михайловна Щербатова, жившая в Москве в Серебряном переулке. Опекуном детей стал дядя, князь Д.М. Щербатов, в доме которого юный Петр получил начальное образование.
В 1807 – 1811 Петр Чаадаев учился в Московском университете. Он тесно общался и дружил с А.С. Грибоедовым, И.Д. Якушкиным, Н.И. Тургеневым.
В мае 1812 года братья Чаадаевы стали лейб-прапорщиками в Семеновском полку.
В 1813 году Петр Чаадаев перешел в Ахтырский гусарский полк. В течение Отечественной войны 1812 года участвовал в Бородинском сражении, брал Париж, был награжден орденом святой Анны и прусским Железным крестом.
В 1816 году он был переведен корнетом в Гусарский лейб-гвардии полк, расквартированный в Царском селе.
В 1817 году стал адъютантом командира гвардейского корпуса генерал-адъютанта Васильчикова в 23 года.
В 1819 году Александр Сергеевич Пушкин познакомился с Петром Чаадаевым в доме Н.М. Карамзина и сравнил именно с ним Евгения Онегина как настоящего денди - «Второй Чадаев, мой Евгений…». О нем писал его современник Николай Тургенев: «От остальных людей Чаадаев отличался необыкновенной нравственно-духовной возбудительностью… Его разговор и даже одно его присутствие действовали на других, как действует шпора на благородную лошадь. При нем как-то нельзя, неловко было отдаваться ежедневной пошлости. При его появлении всякий как-то невольно нравственно и умственно осматривался, прибирался и охорашивался».
В 1820 году Петр Чаадаев подал прошение об отставке и был уволен со службы в 1821 году, в это же время он вступил в Северное общество декабристов. Его отставка породила версии и легенды в обществе, что он слишком занимался своим гардеробом или опоздал на доклад императору. Участия в деятельности декабристов не принимал, относясь к их деятельности сдержанно-скептически.
6 июля 1823 года из-за ухудшившегося здоровья Петр Чаадаев уехал в путешествие по Европе и побывал в Англии, Франции, Швейцарии, Италии, Германии. Перед отъездом он разделил имущество с братом, не собираясь возвращаться в Россию.
Вернувшись в 1826 году в Россию, был арестован в Брест-Литовске по подозрению в участии в деятельности декабристов и отпущен через 40 дней. В дальнейшем Петр Чаадаев негативно отзывался о восстании декабристов, утверждая, что их попытка переворота отодвинула Россию на полвека назад. Он поселился в Москве, бывая наездами, и в подмосковной деревне своей тетки, княжны А.М. Щербатовой в Дмитровском уезде. Именно в этот период им были написаны «Философические письма» - «Письма о философии истории», адресованные госпоже Е. Д. Пановой, которые с 1830 года стали в рукописях распространяться в образованном обществе. Всего было написано восемь «Философических писем», последнее в 1831 году.
В 1831 году Петр Чаадаев снова стал бывать в обществе.
В 1836 году было опубликовано первое «Философическое письмо» в журнале «Телескоп», вызвавшее большой скандал и гнев императора Николая I. Журнал был закрыт, издатель П.И. Надеждин сослан в Усть-Сысольск, цензор А.В. Болдырев уволен со службы. Петр Чаадаев был вызван к московскому обер-полицеймейстеру Л.М. Цынскому, объявившему ему официальную версию правительства, что он считается сумасшедшим, находится под домашним арестом, каждый день должен быть освидетельствован доктором и выходить на прогулку один раз в день. Есть легенда, что при первом визите доктор сказал наблюдаемому: «Если б не моя семья, жена да шестеро детей, я бы им показал, кто на самом деле сумасшедший».
Надзор был снят только 30 октября 1837 года с директивным указанием императора Николая I «Освободить от медицинского надзора под условием не сметь ничего писать». Петр Чаадаев мог выходить на прогулки, но не наносить визиты – он был обречен на одиночество, оставаясь «сумасшедшим».
В 1837 году Петр Чаадаев написал статью «Апология сумасшедшего», ставшей по некоторым отзывам его самохарактеристикой и оправданием перед правительством.
14 (26) апреля 1856 года Петр Чаадаев умер от воспаления легких в Москве. Похоронен на Донском кладбище в Москве.
Петр Яковлевич Чаадаев (1794-1856) - русский религиозный мыслитель, философ, публицист. Он родился в Москве в родовитой дворянской семье. Его отец Я.П. Чаадаев, отставной подполковник гвардии, служил советником Нижегородской уголовной палаты, а в свободное время занимался литературной деятельностью. Мать Петра, Наталья Михайловна происходила из древнего и знатного рода князей Щербатовых. Маленький Петр и его старший брат Михаил рано остались сиротами. В 1795 году умер их отец, а через два года и мать. Братья оказались на попечении родного дяди и тетки, которые заменили им родителей.
В 1808 году П.Я. Чаадаев поступил и через четыре года окончил Московский университет. В это время он слывет одним из самых блестящих молодых людей московского "большого света", пользуется репутацией светского щеголя и красавца. В 1812 году в чине подпрапорщика П.Я. Чаадаев начинает военную службу в гвардейском Семеновском полку, затем - в Ахтырском гусарском полку. Он участвует в Отечественной войне 1812 года, в Бородинском сражении и заграничных походах русской армии. После войны, в 1816 году. Чаадаев начинает свою службу при императорском дворе, в 1819 году получает чин ротмистра. В эти годы он сводит тесное знакомство с Н.М. Карамзиным, молодым А.С. Пушкиным, многими будущими декабристами. В 1820 году его отправляют с докладом императору, который тогда находился за границей, о волнениях в Семеновском полку. Высоко ценящий понятие о дворянской чести, Чаадаев посчитал это поручение оскорбительным, ибо ему пришлось заниматься доносительством. Верный присяге, Чаадаев исполнил поручение, но сразу же подал прошение об отставке.
С 1821 года П.Я. Чаадаев живет частной жизнью - более он никогда и нигде не служил. Летом 1821 года он согласился вступить в общество декабристов, но в 1823 году уехал за границу. Три года путешествий совпали с жесточайшим душевным кризисом, когда Чаадаев критически пересматривает все свое мировоззрение. Свою роль в этом сыграли и посещения Чаадаевым лекций немецкого философа Шеллинга, с которым у русского мыслителя завязались дружеские отношения.
Вернувшись в Россию в 1826 году, П.Я. Чаадаев ведет затворническую жизнь. В 1828 - 1830 гг. он пишет свои знаменитые "Философские письма" - всего было написано восемь "Философических писем". С 1831 года Чаадаев поселяется в Москве, становится постоянным членом Английского клуба. В 1832 году в журнале "Телескоп" появляется первая публикация П.Я. Чаадаева - его философские афоризмы и размышления о египетской и готической архитектуре. Но самая громкая публикация состоялась в 1836 году - в пятнадцатом номере журнала "Телескоп" читатели увидели "Первое Философическое письмо" П.Я. Чаадаева. Автор и издатель предполагали продолжить публикацию следующих писем, однако это намерение осуществить не удалось.
Публикация "Первого Философического письма" оказалась сродни взрыву бомбы, потрясшей все думающее русское общество. "Около месяца среди целой Москвы почти не было дома, в котором не говорили бы про "чаадаевскую статью" и про "чаадаевскую историю"…" - писал один из современников. А издатель журнала "Телескоп" Н.И. Надеждин в одном из писем писал: "Я нахожусь в большом страхе. Письмо Чаадаева, помещенное в 15-й книжке, возбудило ужасный гвалт в Москве… Ужас что говорят…" Наибольшее возмущение вызывали высказывания Чаадаева о том, что Россия совершенно оторвалась от общемирового культурного развития, а русский народ пока "составляет пробел в порядке разумного существования человечества". С серьезной критикой взглядов П.Я. Чаадаева выступили А.С. Пушкин, А.С. Хомяков и многие другие отечественные мыслители. Правда, эта критика была выражена в частных письмах, а не в открытой печати. Лишь очень немногие, как например А.И. Герцен, согласились с выводами автора "Философического письма".
Публикация "Первого Философического письма" навлекла на Чаадаева гнев властей. Уже в октябре 1836 году он был официально объявлен сумасшедшим и оказался под постоянным медицинским и полицейским надзором. Журнал "Телескоп" закрыли.
Столь резкая реакция властей и почти единодушное общественное осуждение заставили Чаадаева существенно пересмотреть свои взгляды. В 1837 году им была написана "Апология сумасшедшего", в которой содержалась гораздо более оптимистическая оценка будущего России.
Последние годы жизни Петр Яковлевич жил в Москве в небольшом флигельке на Новой Басманной улице уединенно и скромно. Тем не менее, он постоянно был вхож не только в московский Английский клуб, но и в круг западников и славянофилов. Московское общество смотрело на него, как на странного чудака, но в то же время опасалось его острого языка. Умер Чаадаев 14 апреля 1856 года. Похоронен он был в Москве на кладбище Донского монастыря.
При анализе философских воззрений П.Я. Чаадаева необходимо иметь в виду, что они не находят полного выражения в каком-то одном его произведении. Для наиболее полного понимания философии Чаадаева необходимо изучить весь комплекс его сочинений, в том числе и частную переписку. Ведь, лишенный права на публикацию своих произведений, Чаадаев нередко включал философские рассуждения в письма к частным лицам. И еще один важный момент. Нередко все мировоззрение П.Я. Чаадаева сводят к его "Первому Философическому письму", в котором особенно выделяют его отрицательное отношение к России. На самом деле, все было намного сложнее, а чаадаевская оценка России находилась в зависимости от его общей философской позиции. Кроме того, осмысление Чаадаевым места России в общечеловеческой цивилизации было далеко не однозначным.
Главное в философской позиции П.Я. Чаадаева - религиозное мировосприятие. Он говорил о себе: "Я, благодарение Богу, не богослов и не законник, а просто христианский философ". Но его религиозные взгляды не включались в рамки какой-либо конфессии - католицизма, православия или протестантизма. П.Я. Чаадаев, как религиозный мыслитель, стремился дать религиозное осмысление философии истории и философии культуры с позиции единого христианского учения. Недаром он писал: что его религия "не совпадает с религией богословов", и даже называл свой религиозный мир "религией будущего", "к которой обращены в настоящее время все пламенные сердца и глубокие души".
С христианских позиций Чаадаев строит свое учение о бытии. Над всем тварным миром стоит Бог, от которого исходит творческое излучение. Сердцевину мира составляет всечеловеческое мировое сознание, приемлющее это излучение. Ниже находится отдельный человек, который, в силу первородного греха, утратил свою связь с целым человечеством и с Богом. И, наконец, на последней ступени находится вся дочеловеческая природа.
Но в центре внимания русского мыслителя находится не столько космологические, сколько историософские вопросы. Дело в том, что один из главных вопросов, на который он искал ответ - это "тайна времени", иначе говоря, смысл человеческой истории. Естественно, что ответы на этот вопрос Чаадаев искал в христианстве.
По его убеждению, основной идеей человечества является идея Царства Божия. Царство Божие - это "небо на земле", "осуществленный нравственный закон". Таким образом, именно Царство Божие превращается у Чаадаева в главную и единственную цель всего исторического развития. Собственно вся человеческая история и ведет к тому, что должно быть устроено Царство Божие. Именно в этом состоит замысел Божественного Провидения по отношению к человечеству. Итак, смысл истории заключен в одном: история есть процесс создания Царства Божия, а историческим процессом движет Божественное Провидение.
Исходя из подобного понимания истории, вполне ясно, что для Чаадаева историческое бытие не может быть понято вне христианства и его земной истории. Поэтому в исторической реальности воплощением Царства Божия на земле для Чаадаева представляется Церковь. Тут необходимо подчеркнуть, что Чаадаев говорил именно о единой Церкви, неразделенной на какие-либо конфессии. "Призвание Церкви в веках, - писал Чаадаев, - было дать миру христианскую цивилизацию".
Причем, интересно, что Чаадаев утверждает, что устроение Царства Божия возможно на земле, в процессе реальной истории: "Таков подлинный смысл догмата о вере в единую Церковь… в христианском мире все должно способствовать - и действительно способствует - установлению совершенного строя на земле - Царства Божия". Здесь стоит напомнить, что в православии Царство Божие - это мистическое понятие, которое возникает уже после конца реальной земной истории (после Апокалипсиса).
Если Церковь представляется Чаадаеву представляется земным воплощением Царства Божия, то главным субъектом истории, творящим историю и культуру является человек. Да, исторический процесс таинственным образом движется Божественным Провидением, но воплощается проведение в свободных поступках людей. Недаром Чаадаева столь резко возражал против "суеверной идеи повседневного вмешательства Бога" в историю.
В этом отношении интересно антропологическое учение П.Я. Чаадаева. В его понимании, сущность человека, как духовного существа, неизбежно имеет двойственный характер: он принадлежит природе и, одновременно, возвышается над ней. Высшее начало в человеке, конечно же, имеет свое происхождение от Бога. Но оно формируется благодаря социальной среде, ведь в человеческой истории носителем Бога является всечеловеческое мировое сознание, приемлющее Божественное творческое излучение. Таким образом, именно человеческое общество, как носитель "всеобщего разума" формирует отдельного человека и его разум: "Если не согласиться с тем, что мысль человека есть мысль рода человеческого, то нет возможности понять что она такое", - писал П.Я. Чаадаев.
Чаадаев довольно резко осуждает идеи индивидуализма, которые становились все более популярными в России. По его мнению, "пагубное я", проникаясь "личным началом", "лишь разобщает человека от всего окружающего и затуманивает предметы". Бог дарует миру и человеку нравственный закон - человек зависим от "всеобщего разума" и должен осознавать свою зависимость, ведь только проникаясь "всеобщим" духовным началом, человек может познать и Божественные законы. Цель человека - "слияние нашего существа с существом всемирным", писал Чаадаев и утверждал, что именно это полное слияние "обещает полное обновление нашей природе, последнюю грань усилий разумного существа, конечное предназначение духа в мире". А в другом месте он подчеркивал: "Назначение человека - уничтожение личного бытия и замена его бытием вполне социальным или безличным". И Чаадаев решительно утверждает, что человечество "есть один человек", и каждый из людей - "участник работы (высшего) сознания". При этом само "высшее сознание" - это "совокупность идей" и "духовная сущность вселенной".
Именно поэтому индивидуализм пагубен - он не соответствует Божественному Замыслу о человеке и о мире. "Субъективный разум", по мнению Чаадаева, полон "обманчивой самонадеянности" и ведет к обособлению отдельного человека от его "всемирного существа". В этом ложном обособлении от "всеобщего существа" и заключается поврежденность человека, именно обособление есть главное следствие первородного греха.
Исходя из подобных философских воззрений, П.Я. Чаадаев стремился найти наиболее в реальной человеческой истории силы, способные ко исполнению Божественного Провидения - устроению Царства Божия на земле. По его мнению, эпоха античности не смогла воплотить Бога в мире, ибо было излишне материально, подчинилось культу тела. Не справляется с этой задачей и мусульманство, находящееся вдали от истины. Христианство и единая христианская Церковь - вот истинное воплощение Бога. Но в реальной истории единая Церковь распалась на разные конфессии. Какая из конфессий стоит наиболее близко к идеалу единой Церкви?
И в данном отношении Чаадаев делает неожиданный вывод - он признал, что только на христианском Западе, а именно в католической церкви, Божий Промысел осуществился в наибольшей степени. "Несмотря на всю неполноту, несовершенство и порочность, присущие европейскому миру,.. нельзя отрицать, что Царство Божие до известной степени осуществлено в нем", - писал Чаадаев. Именно в католической церкви он находит "видимый знак единства, а, вместе с тем, и символ воссоединения". А главным аргументом для подобных суждений Чаадаев называет несомненные успехи Запада в области развития культуры, которая для русского мыслителя были свидетельством реализации "всеобщего сознания" в истории.
Исходя из подобного понимания сущности и смысла реальной истории человечества и формировалось отношение П.Я. Чаадаева к России и ее месту в общечеловеческой истории. Чаадаев, один из первых русских мыслителей XIX века, который начал говорить об особом положении России: "Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода". Для самого Чаадаева особое положение России в мире - это не благое дело, а великая трагедия. В "Первом Философическом письме" он с горечью констатирует: "Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего… Мы также ничего не восприняли и из преемственных идей человеческого рода… У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса…" По убеждению Чаадаева, Россия ничего не дала миру, мировой культуре, ничего не внесла в исторический опыт человечества. Иначе говоря, Россия отпала от единого тела всемирной истории и даже, как он пишет, "заблудилась на земле". И наконец, Чаадаев утверждает, что Россия составляет "пробел в нравственном миропорядке".
Петр Яковлевич не может понять причины подобной ситуации. Он видит в этом загадку, тайну, вину "неисповедимого рока". Более того, Чаадаев вдруг утверждает, что Само Божественное провидение "не было озабочено нашей судьбой": "Исключив нас из своего благодетельного действия на человеческий разум, оно (Провидение. - С.П.) всецело предоставило на самим себе, отказалось как бы то ни было вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас научить".
Но не только "рок", сами русские люди виноваты в собственном положении. А попытка определить причины столь незавидной участи России приводит Чаадаева к довольно резкому выводу - он видит эту причину в том, что Россия приняла православие: "Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к… Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания". Впрочем, здесь нужно отметить, что осуждение православия у Чаадаева носит теоретический характер, сам он всю жизнь оставался прихожанином Православной Церкви, и был до глубины души возмущен, когда возникли слухи о его переходе в католичество.
Тезис о том, что Божественное Провидение "исключило" Россию из своего "благодетельного действия" был ущербен. Признание истинности этого тезиса, означало, что действие Провидения не носит всеобщий характер, следовательно, ущемляло понятие Господа, как всеобъемлющей силы. Поэтому уже в "Первом Философическом письме" Чаадаев стремится продолжить свои рассуждения. Поэтому он говорит: "Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок… И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений".
Напомним, что само "Первое Философическое письмо" было написано в 1829 году, а опубликовано только в 1836 году. Так вот, еще до публикации письма, П.Я. Чаадаев развил свои размышления о судьбе России. В 1835 году, в письме П.А. Вяземскому он утверждает: "По отношению к мировой цивилизации мы находимся в совершенно особом положении, еще не оцененном… Я убежден, что нам предназначено разрешить самые великие проблемы мысли и общества, ибо мы свободны от пагубного давления предрассудков и авторитетов, очаровавших умы в Европе". Тогда же, в письме А.И. Тургеневу Чаадаев писал: "Я держусь того взгляда, что Россия призвана к необъятному умственному делу: ее задача дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе". И далее Чаадаев еще более углубляет свою мысль, считая, что Россия "получила в удел задачу дать в свое время разгадку человеческой загадки". И, наконец, еще в одном письме А.И. Тургеневу (1835 г.) П.Я. Чаадаев приходит к выводу, что "Провидение создало нас слишком великими, чтобы быть эгоистами… Оно поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества". Эти мысли нашли свое подтверждение и в работе "Апология сумасшедшего", написанной в 1837 году: "У меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество".
Итак, от отрицания хоть какого-то участия Провидения в судьбе России, Чаадаев постепенно приходит к выводу об особом замысле Провидения о России, о великой судьбе России, которое предназначено ей Самим Богом.
Подводя итоги, необходимо сказать, что появление "Первого Философического письма" и споры вокруг него имели большое значение для развития русской общественной мысли. Оно способствовало началу идейного и организационного оформления славянофильства и западничества, - двух течений определивших развитие русской философской мысли первой половины XIX века.
© Все права защищены
Новые статьи
- Русско-португальский разговорник для туристов (путешественников) с произношением
- Португальский язык для туристов
- Какие основные различия испанского языка в Испании и Латинской Америке?
- Датско-русские онлайн-переводчики Датский язык переводчик
- Чем отличается португальский язык от испанского
- Транзитный сатурн в оппозиции к натальному сатурну Оппозиция Луна – Сатурн в радиксе мужчины
- Гороскоп работы и денег
- Защита от сглаза и зависти поможет сохранить то, что дорого Как ставить защиту от
- Что значит, если снится сон во сне?
- Китайский гороскоп БЫК (Вол)
Популярные статьи
- Травяные чаи при боли в горле
- Что делать при поносе и температуре у взрослого
- Гадание на воске: правильное толкование фигур Порядок проведения гадания
- Совместимость лунных рыб Кто подходит женщине с луной в рыбах
- Что любит Скорпион в сексе?
- Снилось сосед спускается со стремянки по ванге
- Краткий курс теоретической механики
- Подготовка к ЕГЭ по математике (профильный уровень): задания, решения и объяснения
- Софийско-успенский собор в тобольске
- Полтавская епархия подтвердила свою верность канонической упц